Все знали о правительственном постановлении, в котором сроки наказания за большую часть видов контрреволюционных преступлений увеличивались от десяти до двадцати пяти лет включительно.
— Но закон не имеет обратной силы, — сказал режиссер, поднаторевший в юридических вопросах при постановке «Очной ставки». Кое-что начал понимать и он, и уже меньше чурался товарищей по камере.
— А она и не нужна — эта обратная, — ответил лагерник. — После повторного следствия производится и повторное осуждение уже по новым законам.
Наступило молчание.
— Их и левая, их и правая… — нарушил его через минуту всегда молчавший немолодой колхозник, привезенный откуда-то из области.
— А как жизнь в лагерях? — опросил молодой инженер, специалист по радиотехнике. Он уже подписал двести шестую, ждал перевода в общую тюрьму, суда и отправления в лагерь. Радиотехник видел фильмы и спектакли о советских местах заключения, читал сообщения о досрочном освобождении многих тысяч строителей канала и помнил о процессе Промпартии. Парень рвался в ИТЛ, чтобы заработать себе свободу в суровых, но не лишенных своеобразной романтики условиях северных необжитых краев.
Вопрос о лагерях принудительного труда остро интересовал всех.
— А что именно товарищи хотят знать о лагерях? — Опытному, видавшему виды каторжанину явно импонировало внимание почтительной аудитории. — Как кормят? Да приблизительно так же, как в этой тюрьме, если, конечно, заключенный выполняет норму на лесоповальных работах.
— Как? Такое питание при выполнении нормы! А если заключенный ее не выполнит?
— Тогда штрафной паек и штрафная баланда.
— А можно выполнить норму?
— В принципе, да. Конечно, если не стар, здоров, хорошо питаешься и имеешь навыки физической работы.
— А если какого-нибудь из этих условий нет?
— Тогда — штрафная баланда.
— Позвольте, — сказал профессор-ветеринар, — получается какой-то заколдованный круг. Выполнить норму можно только хорошо питаясь, а питаться хорошо можно только выполняя норму…
— Я не сказал, что на одном лагерном питании можно выполнить норму, — понизив голос, сказал инженер.
— Но кто-нибудь же ее выполняет?
— Некоторые… Некоторое время…
— А потом?
— Штрафной паек.
— Ну, а потом, потом?..
Лагерник оглянулся на дверь и пожал плечами. Снова наступило удручающее молчание.
— Ну, а вы как же?.. — спросил радиотехник. Он очень хотел уличить рассказчика в сгущении красок. Фильм «Аристократы» казался таким убедительным.
— Почему я жив? — инженер усмехнулся. — Потому, что я — придурок. Когда лагерю понадобился кирпич для печей, меня нашли уже в бараке доходяг. И поставили работать по специальности — обжигать кирпич в напольных ямах.
— А что такое доходяги? — Это спросил уже режиссер.
Рассказчик усмехнулся и, не вставая с места, показал движениями туловища и рук, как бредет еле живой человек.
— Которые, значит, доходят, — понял колхозник.
Вопросы сыпались бесконечно. Можно ли на барачных нарах лежать на спине? Тепло в бараках или холодно? Запираются ли на ночь их двери? Был даже вопрос, в любое ли время можно ходить по нужде или для этого, как в тюрьме, отведены специальные часы?
Прислушивался к ответам лагерника и Алексей Дмитриевич. Если он выйдет из тюрьмы живым, то только туда, в болотистую тайгу, заснеженную тундру или пустынные пески. Но он думал не о себе. И спросил у бывалого арестанта, видел ли он в лагерях женщин?
Конечно! Он их видел, и очень близко. И на пеших этапах, и на пересылках. Женское отделение есть и в том лагере, откуда его сейчас привезли. Даже на примитивном кирпичном заводе вместе с ним работали женщины. Кто они? Да как и все заключенные нынешних лагерей. Частично уголовницы, блатнячки. Официально такие называются бытовичками. Это — воровки, проститутки, содержательницы притонов, даже убийцы. Но такие сейчас в меньшинстве. Большинство составляют женщины, осужденные за контрреволюцию, враги народа, но большей частью не сами «враги», а ЧСВН.
— Это еще что такое?
— Члены семей врагов народа. То есть жены, матери, дочери осужденных. Иногда их сестры. Все те, кто подпадал под действие закона от 1 августа. Уголовницы называют контри-чек Марьями Гандоновнами и здорово их обижают, особенно на этапах и пересылках. Грабят, отбирают даже хлебные пайки. В этом отношении они хуже уголовников-мужчин.
