Проявление открытой враждебности к Советской России в тогдашней Германии было не таким модным, как в других европейских странах. И Германия, и Россия находились в особом положении по отношению к внешнему миру, хотя и каждая по-своему. В некоторых экономических и даже политических областях они сотрудничали и были друг другу обязаны. В среде немецких рабочих просоветские настроения были распространены не только среди коммунистов.
Но большинство немецких интеллигентов смотрели на будущее большевизма весьма скептически. Многие считали, что, судя по НЭПу, первое увлечение революцией уже прошло. Большевики, кажется, начинают понимать, что попытка чисто насильственного преобразования общества по марксистским рецептам и схемам терпит явную неудачу. И когда они поймут это до конца, то перестанут быть большевиками. Испытание временем — вот что для большевизма является историческим экзаменом, выдержать который он не сможет.
Другие не верили в возможность перерождения большевиков. Считали, что они будут продолжать свои опыты по социальной вивисекции до тех пор, пока окончательно не погубят подвластную им часть человеческого общества. Или пока какие-то силы извне не уничтожат самих экспериментаторов.
Некоторые пыталась объяснить успех большевизма законами социально-исторической психологии. Людская масса, утверждали они, особенно в своей отсталой части, склонна к периодическому увлечению фанатическими и воинствующими религиями. Такими были Христианство и Ислам в период своего становления и победоносного шествия. Таким является коммунизм большевистского толка. Человечество от века страдает падучей болезнью, и сейчас происходит очередной из ее припадков.
Инженер Рудольф Гюнтер был старше Трубникова года на три. Алексей сдавал ему свои первые лабораторные практикумы в Гохшуле. Теперь они работали вместе, хотя Трубников и не состоял еще в официальном штате лаборатории. Гюнтер не разделял полумистическнх взглядов на большевизм и не утверждал, что политические доктрины Маркса и Ленина непременно обречены на неудачу. Но, убежденный социал-демократ, он считал насильственный путь преобразования человеческого общества чреватым такими страданиями и бедствиями, которые лишают эти преобразования практического смысла. Во всяком случае, для тех поколений, на долю которых они выпадут. Страдания и лишения во имя отдаленного будущего Гюнтер считал проявлением политического юродства и в массовость подобных настроений не верил вообще. Он утверждал, что если и кажется иногда, что целые народы охвачены энтузиазмом подобного рода, то это плод недоразумения или обмана. Только при отдельных стихийных восстаниях, когда эмоции возмущения и злобы на короткое время берут верх над всем остальным, восставшие не думают о политических или экономических выгодах для себя. Большие революции совершаются народами только под знаком надежды на конкретный, непосредственный и положительный результат. И если народная мечта оказывается чаще всего чем-то вроде клока сена на конце дышла для лошади в упряжке, то вина за это лежит не на революционном народе, а на его вожаках, неумных фанатиках или безответственных политических авантюристах. И когда революция удается, а массы разочаровываются в своих надеждах и ожиданиях, эти вожаки неизбежно превращаются в погонщиков вольно или невольно обманутого ими человеческого стада. Для вящей убедительности своих воззрений Рудольф прибегал к предпринимательской прозе: «Издержки производства превышают возможную выгоду», «Товар не стоит своей цены».
Теперь он сердился на большевиков еще и за то, что те перетягивают к себе его Алекса. С ним у Гюнтера установился тот вид симбиоза в научной работе, когда сотрудники взаимно стимулируют творческую энергию друг друга. И о результате такого сотрудничества часто можно говорить не как о сумме усилий, а скорее как о произведении этих усилий.
Трубников был огорчен не меньше Гюнтера и обещал ему, что их сотрудничество в виде письменного обмена идеями и опытом непременно будет продолжаться. И так как Рудольф продолжал брюзжать на большевиков, Алексей, неожиданно для себя, начал с горячностью их защищать. Защита получилась не слишком убедительной, так как и марксистское учение, и политическую программу большевистской партии Трубников представлял себе довольно смутно. Единственным результатом этого спора было то, что Гюнтер сказал тогда, сердито махнув рукой:
