И пусть не слушает там тех, кто будет пугать его советским режимом. Большевики специальным правительственным декретом давно уже объявили амнистию всем, кто даже активно, с оружием в руках, оказывал сопротивление установлению Советской власти. Права на амнистию лишены только главные руководители и организаторы контрреволюции, список которых помещается на одной странице. Декрет о предании прошлого забвению подписан Лениным, к великому сожалению, уже покойным.
Трубников тепло прощался с товарищами по работе в лаборатории низких температур. Со многими из них он сжился, насколько это позволила его постоянная необщительность, и теперь расставался с сожалением. Сотрудничество в сработавшемся, хорошо организованном коллективе, даже если оно и не приводит к дружбе, всегда создает чувство товарищества и взаимного доброжелательства.
Но были и такие, которые смотрели на репатрианта с удивлением. Человек добровольно едет в страну, где его класс объявлен вне закона. И где прямое насилие, диктатура откровенно и официально возведены в принцип и основу внутренней политики большого государства. Там, в России, еще разруха, несмотря на объявление какой-то новой экономической политики. У государственного руководства сверху донизу стоят большевики или их ставленники. Почти все они — невежественные, фанатичные люди. Образованность в Советской России считается едва ли не признаком классового врага. Как можно жить в стране, где все нормы общественного и личного существования вывернуты наизнанку?
Всё это Алексей слышал и читал тысячу раз. И не всегда он мог отличить правду от злобного вымысла. Но в ложности и предвзятости суждений о людях труда со стороны тех, кто старался этих людей принизить, он давно уже не сомневался. Эта предвзятость, нередко доходившая до глупости, была понятна в белоэмигрантах и вообще обиженных русской революцией. Но подобные представления были присущи и людям, которые, казалось бы, должны были понимать события более непредвзято и широко. В суждениях некоторых немцев о русских делах нередко ощущался и привкус национального пренебрежения.
Еще студентом Политехнического института, при своей постоянной возне с машинами Алексей часто сталкивался со слесарями, механиками и другими рабочими. И эти люди не только не соответствовали представлению о тупом хаме, но часто поражали его ясностью и простотой мысли. При отсутствии даже элементарного образования они нередко обладали творческой увлеченностью и ярким конструкторским талантом. Правда, механики и лаборанты института были, может быть, и не вполне типичными представителями рабочего класса. Но и на заводах, где Алексею приходилось иногда бывать в связи с заказами института, квалифицированные рабочие казались ему почти такими же.
Эти наблюдения подтвердились и в таллиннский период жизни Трубникова. Но несмотря на, казалось бы, прямое включение Алексея в рабочую среду, у него так и не получилось настоящего сближения с товарищами по работе. Отчасти потому, что места работы приходилось часто менять — Трубников стал специалистом по монтажу и отладке оборудования. Но главное заключалось в том, что он был бароном по происхождению да еще русским. Эстонских рабочих это настораживало и лишало непринужденности в отношениях с ним. А он, вследствие присущей ему нелюдимости характера, хотя и внешней, по сути, также не мог помочь им преодолеть этот барьер.
В последние недели перед отъездом в Советскую Россию, когда все было уже решено, Трубников находился в необычном для него приподнятом настроении. И не только потому, что предстояло возвращение на родину и первая в его жизни настоящая большая работа. Алексей испытывал никогда еще не изведанное им прежде чувство удовлетворения от сознания своей правоты в оценке рабочего класса. Эти люди, которых пытались изобразить тупыми рабами или свирепыми извергами, восстанавливали хозяйство своей страны. И проявляли при этом не разгильдяйство лодырей — теперь, мол, свобода! — а героическое трудовое напряжение, не фанатизм, а политическую терпимость, трезвое предвидение и такт. Его долг русского специалиста — быть с ними. И помогать, насколько хватит его сил, в их великой созидательной работе.
