На столике дежурного секретаря негромко зазвенел звонок. Дежурный встал, собрал со стола несколько бумажек и торопливо скрылся за дверью кабинета главного прокурора. Приемная, которая была уже почти заполнена посетителями, большей частью солидными людьми с дорогими портфелями, оживилась. Многие явились сюда лишь незадолго до объявленного начала приема. Такие проходили прямо к столику секретаря и называли ему свою фамилию. Секретарь находил ее в одном из своих списков, делал в нем пометку и вежливо просил товарища подождать. Он будет вызван, когда подойдет его очередь. Да, действительно, Генеральный принимал посетителей по заранее подготовленным спискам. Корнев был тут нарушителем установленного этикета, простофилей, залезшим не в свои сани. Несколько минут, которые секретарь провел за дверью кабинета, показались ему бесконечными. Он видел, как этот чиновник захватил с собой и ту папку, в которой была записана его фамилия. И когда тот вышел, наконец, из-за заветной двери, непроизвольно поднялся ему навстречу.
Секретарь назвал фамилию одного из ожидающих, первым сегодня удостоенного права войти в кабинет Верховного блюстителя законности в СССР. Это был человек в ранге прокурора небольшой республики. Но и он заметно волновался, берясь за ручку двери этого кабинета.
Затем дежурный подошел к Корневу. Подчеркнуто сухо он объяснил ему, что Генеральный, вопреки ожиданию, согласился его принять. Посетителю, однако, следует помнить, что он явился к одному из самых занятых людей государства. И быть предельно кратким, не отнимать у него драгоценное время. Две-три минуты, не больше!
Корневу пришлось сделать над собой усилие, чтобы, после того как спало напряжение ожидания и страха, не плюхнуться обратно в кресло. Опасность, нависшая было над ним, миновала. А в том, что верховный прокурор согласился принять человека, минуя установленную здесь процедуру, был добрый знак. Он восстанавливал поколебавшуюся было уверенность Корнева в том, что на главных постах в Советском государстве находятся люди, чуждые зазнайству и бюрократизму, столь свойственных провинциальным чинушам. Даже этот охранитель двери своего шефа не так уж плох. Доложил ему, как обещал, о необычном посетителе. Сказал, конечно, что тот взволнован, обещает сообщить что-то чрезвычайное… Иначе почему бы Генеральный согласился этого посетителя принять?
Теперь, когда прием у верховного прокурора был ему обеспечен, Корнев уже не хотел, чтобы его вызвали особенно скоро. Прежнее напряженное стремление сменила робость. Та беспричинная робость, которая всегда возникает перед встречей с человеком, облеченным большой властью. И Корнев, облегченно вздыхая всякий раз, когда секретарь называл другую фамилию, самому себе объяснял это желанием получше внутренне отрепетировать предстоящую встречу. Он составил в уме, много раз меняя его редакцию, свое короткое и сжатое обращение к Генеральному, продумывал правила поведения, когда он войдет к нему в кабинет. И все-таки был застигнут врасплох, когда секретарь своим внятным голосом назвал его фамилию.
Возникшее замешательство, однако, почти сразу удалось подавить сознанием, что он явился сюда не как проситель, рассчитывающий на чью-то милость, а как человек, выполняющий высший гражданский долг.
* * *
За дверью, в глубине огромного кабинета, за большим, почти пустым письменным столом сидел человек, внимательный, как бы изучающий взгляд которого Корнев почувствовал сразу же, как только открыл дверь. Уже по внешнему виду незнакомого посетителя хозяин кабинета хотел, видимо, составить о нем некоторое представление. Вышинский смотрел чуть исподлобья, хотя нельзя сказать, что он делал это слишком прямолинейно, с невежливой откровенностью. Но и этого было достаточно, чтобы он оставил у вошедшего впечатление чего-то колючего и цепкого.
Верховный прокурор огромной страны не демонстрировал перед посетителем своей чрезвычайной занятости, как это часто делают вельможи неизмеримо меньшего ранга. Он не разговаривал по телефону, не пересматривал никаких бумаг и вообще не делал ничего, что могло бы послужить напоминанием о его загруженности.
