— Оставьте меня в покое, я ничего не знаю! Я здесь присутствую как частное лицо!
— Эй, полегче! Смотри, куда прешь!
— ...Нет, папа, ты мне скажи...
— Слыхали? Ночью река смыла Нижнесальскую плотину! Осталось несколько опор и больше ни-че-го! Вот вам и развязка. Как слухи? Ничего не слухи: газеты читать надо.
— ...Хрусталь, фамильное серебро, картины, бесценная библиотека, винный погреб, севрский фарфор, дамасские кинжалы...
— Я не знаю, когда начнут летать аэропланы. И никто не знает. Взлетная полоса затоплена, там впору начинать навигацию... Что? Конечно можно. Воля ваша: если вы сыщете частный катер, можете плыть, куда вам заблагорассудится, хоть на Сардинию...
— …Я к Всеволожскому — не принимает; я к Яковлеву — нету дома; я к Малиновскому — этот сидит в портшезе: в руках бутылка рому, у ног борзая. В шубе на голое тело. Один в пустом доме. А, кричит, Иван! Входи! Зажжем огни, нальем бокалы... Словом, белая горячка.
— ...Сибирские меха, китайские сервизы, персидские ковры...
— Да, у меня есть билет. Вот.
— Но здесь указан завтрашний рейс, сударыня.
— Вы спросили билет, я вам его предъявила. Я не могу ждать до завтра, я всю ночь не спала!
— Простите, сударыня, то, как вы провели ночь, меня не касается.
— Но я требую! Мой муж...
— Освободите проход! Всех, у кого нет билетов, прошу расступиться!
С другой стороны дебаркадера, у здания судовой конторы, длинная вереница горожан мокла под мелким дождем, с иррациональным упорством осаждая окошко билетной кассы, наглухо закрытое со вчерашнего утра, поскольку билеты на все рейсы были давно распроданы. Оттуда тоже доносились возгласы и протесты. Там гибко шныряли ушлые скупщики с бегающими глазками, алчным шепотом предлагающие за баснословные деньги «устроить местечко».
Продолжая высматривать Штерна, Марк отошел немного назад, ко входу, и поставил свой чемодан на деревянную ступень. Он помог какой-то старухе в фиолетовой шляпке, с лицом, мокрым от слез и дождя, втащить на помост невероятных размеров кожаный баул. Затем он раскланялся со знакомой парой. Затем, приняв его отчего-то за служащего, его долго пытала вопросами почтенная дама в шубе, с черными нарисованными бровями на белом лице, державшая на руках крошечного шпица с розовым зевом. «Какая погода в Крыму? Есть ли в Ялте отделение такого-то банка? Какова доплата за каюту первого класса? Как фамилия капитана „Шибеника", часом не Розанов? Почему до сих пор не объявляли следующий рейс?» Насилу от нее отвязавшись, Марк решил уже было влезть на перила ограждения, чтобы углядеть Штерна в толпе, но тут наконец из-за черных спин и плеч, как луна из-за туч, выглянуло его желтоватое от усталости лицо. Жестом римского полководца вздев руку кверху, спотыкаясь о чужой багаж, он мужественно протискивался к Марку.
— Потерял в толчее шляпу, — с поддельной веселостью вскричал он, при этом жалко улыбаясь и протягивая Марку дрожащую руку в перчатке. — Зато мне уже удалось запихнуть все семейство с тюками и мешками в каюту. Уф! Это было нелегко... Одна надежда теперь, что эта старая лохань доплывет до Крыма!
— Не хочу тебя огорчать, друже, — сказал Марк, улыбаясь и пожимая его маленькую руку, — но это ржавое корыто точно не доплывет до Крыма, поскольку оно следует в Одессу.
— Одессу? При чем тут Одесса? Погоди, ты шутишь?
— Ничуть.
Нервно кривя рот и часто моргая от волнения, Штерн полез во внутренний карман пальто и вытащил измятый билет. Благообразное лицо его исказила гримаса отвращения.
— Сукин сын! — вскричал он, уронив руку с билетом и потерянно озираясь по сторонам. — Мерзавец!
— Кого ты так?
— Да Лунца, кого же еще. Друг детства называется! Уступил мне свои билеты «по-дружески»: втридорога и не туда, куда надо. Он-то мне сказал: Севастополь! А я в кутерьме сборов не удосужился взглянуть. Тут еще у Катеньки поднялась температура...
— Ах, да брось ты, Макс он не нарочно. И потом: что Севастополь, что Одесса — один черт...
— Оно-то так. Только меня сегодня вечером Романов будет встречать в Балаклаве, а завтра...
— Пошли ему с корабля телеграмму, чтоб не беспокоился. А в Одессе переночуешь в гостинице.
