— Да, Макс. Я остаюсь. Уехать теперь было бы... — он хотел сказать «трусостью», но, глядя в доверчиво-голубые, близорукие глаза Штерна, осекся и закончил: — „преждевременно. К тому же небо как будто проясняется. Смотри, на шпилях Града уже проступает позолота.
Штерн посмотрел невидящими глазами в сторону Града, ничего не сказал на это, покачал головой, еще раз порывисто обнял Марка и, взяв чемодан, боком врезался в поредевшую толпу, унося с собой все, что у них было: великую легенду, безумную надежду, пятьдесят лет жизни. Мелькнуло его серое пальто, седой затылок, и он исчез из виду.
Пока они прощались, ветер успел перемениться. Теперь свежо пахло морем. Корабль дал долгий сигнал — к отплытию. Марк засунул лишенные ноши руки глубоко в карманы пальто и, бездумно перебирая в уме случайные слова: «чадо», «чудо», «в чаду», не спеша пошел в сторону дома. И в ту же минуту за тысячу миль от островов Каскада, в залитой солнцем больничной палате, Матвей Сперанский открыл глаза и увидел перед собой Розу.
