Припев.
Мэрашрэш илан баруах
Мэрахок ношэр кохав
Миш'алёт либи бахошах
Ниршамот ахшав.
Ана шмор ли аль коль эле
Вэаль аhувэй-нафши
Аль hашекет, аль hабэхи
Вэ аль зэ hашир.
Припев:
Аль коль эле, аль коль эле
Шмор на ли эли hатов
Aль hадваш вэаль hаокец
Аль hамар вэhаматок
Аль на таакор натуа
Аль тишках эт hатиква
hашивэни вэашува
Эль hаарэц hатова
(Подражание Александру Галичу)
Служил в глухой провинции сотрудник КГБ
Он службу нес не пыльную: не дуя в ус себе,
Евреев пересчитывал по пальцам на руке,
Всего-то восемь было их в заштатном городке.
Там жили Залман Ягода
Кацнеленбоген, Брауде,
Марголин и Бронштейн,
Житомирский и Борохов,
Восьмым был Ваня Прохоров,
Иван Петрович Прохоров –
По матери еврей.
Однажды как-то вечером, часов примерно в шесть
Звонит Москва. На проводе ЦК КПСС.
Спросили у сотрудника: «У вас евреи есть?
Собрать их всех немедленно», майор ответил: «есть!»
Евреи утром экстренно доставлены в горком.
А в кабинете Первого с каким-то стариком
Живые под портретами всего политбюро
Сидят Ю. В. Андропов и Б. Н. Пономарев.
Струхнули Залман Ягода
Кацнелебоген, Брауде,
Марголин и Бронштейн,
Житомирский и Борохов,
Смутился Ваня Прохоров,
Иван Петрович Прохоров –
По матери еврей.
Простите нас, товарищи, за легкий ваш испуг,
У нас в гостях, как видите, заокеанский друг,
Друг Ленина и Сталина, банкир, миллиардер,
Он на могилу дедушки приехал в СССР.
По просьбе гостя нашего собрали мы миньян,
И это поспособствует сближенью наших стран.
«А как же без десятого? Миньяна нету здесь...» –
Промямлил Залман Ягода. Сказал Андропов: «есть».
В недоуменье Ягода
Кацнелебоген, Брауде,
Марголин и Бронштейн,
Житомирский и Борохов,
И даже Ваня Прохоров,
Иван Петрович Прохоров –
По матери еврей.
Пускай не беспокоится наш друг-капиталист
Надень, товарищ Ягода, фуражку и молись,
Уж если ищут органы, – не скроется еврей,
Десятым буду я у вас, по матери – Файнштейн.
Молились с гостем Ягода
Кацнелебоген, Брауде,
Марголин и Бронштейн,
Житомирский и Борохов,
Иван Петрович Прохоров,
И хорошо ли, плохо ли –
Сынок мадам Файнштейн.
(Подражание Игорю Талькову)
Восемнадцатый год. Расстреляли царя.
По Руси православной лютуют пожары.
Мордехай Цукерман, младший сын шинкаря,
Бросил свой ешибот и ушел в комиссары.
На гражданской войне он стреляет в упор
Генералов седых и безусых корнетов.
Лев Давидович Троцкий, наркомвоенмор
Награждает его именным пистолетом.
Отгремела война, боевой комиссар,
Был направлен в Москву за сноровку и хитрость.
И в центральной партшколе профессором стал
Философии Маркса учить коммунистов.
Пробил час - увезли Цукермана в тюрьму,
Как лазутчика "Джойнта", и космополита,
И троцкиста к тому же, напомнив ему
О подарке припрятанном, но не забытом.
В МГБ на допросе он сразу признал,
Что убить Кагановича замыслы строил.
Без ненужных речей заседал трибунал,
И лубянский подвал услыхал: "Шма Исроэл!..."
(Подражание русским переводчикам немецких и английских романтиков)
В роскошном чертоге на смертном одре
Король, пораженный недугом.
Напрасно стремят свои взоры горе
Вассалы и верные слуги.
Молитвы их тщетны, и знают они,
Что дни повелителя их сочтены
А в замке смятенье и трепет –
Король умирает бездетным.
Погиб на охоте от пули шальной
Эрцгерцог-престолонаследник.
За власть и владенья грозятся войной
Кузены – монархи-соседи.
Весь двор в ожиданье кровавых интриг...
И вот государственный канцлер-старик
Садится в карету, и мчит он
В забытую всеми обитель.
В обители сей августейшая мать
От суетной жизни спасалась.
Печальную весть довелось ей узнать,
Что сыну недолго осталось.
Промолвив, что правит судьбою творец,
Вдова открывает заветный ларец,
Таинственный свиток из кожи
Она доверяет вельможе.
И вместе в карете, под кровом ночным
К соседнему городу едут,
О том, что известно им только одним,
Ведут по дороге беседу.
Всю ночь они едут, и вот уж видна
В рассветных лучах городская стена.
Куда же ведет их дорога?
В еврейский квартал, в синагогу.
Пришедших встречает встревоженный взор
Молящихся шахрис[12] кагалом[13],
Но ропот среди иудеев прошел -
Они королеву узнали.
И вот уже хором браху[14] говорят,
Которой евреи встречают царя:
