А вот это было уже интересно. Едва президенты оказались один на один за наглухо закрытыми дверями, отрезавшими их от внешнего мира, как белорусский президент преобразился. Слащавая улыбка мигом исчезла с лица, брови нахмурились, а седеющие усы встопорщились. Ну чисто «последний диктатор Европы» – как, несмотря на всю его многовекторность, называла Лукашенко западная пропаганда. И только зачесанные на прорезавшуюся плешь седые волосики (технология «внутренний заём»), остались лежать на своем месте, ибо никакие эмоции не могли победить скрепляющий их лак.
– Владимир Владимирович, – всплеснув руками, воскликнул белорусский президент, – ну разве так можно было с Украиной?
– С какой Украиной, Александр Григорьевич? – тихо спросил Путин. – Как недавно выяснилось, уже четверть века мы добросовестно заблуждались насчет того, с кем имеем дело. Мы думали, что нашим соседом является наследница Украинской советской республики, которая на законном основании владеет своими землями, но нашлись люди, которые с документами в руках доказали, что это не соответствует истине. Предатель Кравчук не просто вывел Украину из состава Союза, развалив таким образом общее большое государство; годом спустя он сделал Украину правопреемником петлюровской националистической Украинской Народной Республики, не имевшей никакого отношения к советскому наследию. И Верховный Совет Украины, избранный еще в советское время, аплодировал этому решению. Был бы этот шаг простой формальностью, на него можно было бы махнуть рукой, но именно он предопределил эволюцию украинцев от братского народа к лютой русофобской своре. Ты меня понимаешь, Александр Григорьевич… – Путин чуть повысил голос и в нем явственно зазвучали металлические нотки, – киевский режим, который правит на Украине уже много лет, превратил эту страну в нашего враг – врага лютого и непримиримого. И ты об этом тоже знаешь, но до последнего времени ездил в Киев обниматься с людоедами, сговариваться с ними за нашей спиной, называя все это «независимой внешней политикой».
– Так мы же у нас в Минске ведь договорились же обо всем по-хорошему… – растерянно произнес Лукашенко.
– Договориться, как оказалось, было мало, – твердо сказал Путин. – Ничего из договоренного тогда до сих пор не исполнено, и не могло быть исполнено, пока в Киеве правил тот режим, который там был до вчерашнего дня. В Европе от нас все время требовали исполнения Минских соглашений – и вот теперь, когда они фактически выполнены, эти люди снова остались недовольны. А может, они хотели совсем не мира на Донбассе, а чтобы мы сами сдали живущих там русских на милость украинских нацистов? Если ты помнишь, Минские соглашения были совсем не об этом…
Получив отповедь, белорусский президент вздохнул и спросил:
– Этому тебя, Владимир Владимирович, ОН так научил?
– С НИМ у нас соглашение о невмешательстве во внутренние дела, – ответил российский президент. – Я не учу жить его, а он меня. Бывает, что мы иногда обмениваемся мнениями, не без того, но это в частном порядке. Все, что сейчас я тебе высказал, было понятно задолго до открытия Врат. Просто раньше не представлялось случая завести об этом разговор. Ведь ты же считался у нас союзником, и мы не хотели портить с тобой отношения.
– Считался? – немного растеряно произнес Лукашенко.
– Да, считался, – подтвердил Путин. – Каждый раз, когда тебе становилось тяжело, ты бежал к нам и просил кредит на миллиард-другой в долларах или евро, или там какой-нибудь еще помощи. Атомную станцию мы тебе сейчас строим по-братски, на свой собственный кредит, нефть на твои заводы отгружаем беспошлинно, для белорусского продовольствия свой рынок открыли, а ты все по сторонам смотришь, где бы еще чего урвать. И глядя на тебя, другие «союзнички» задом завертели, будь они неладны. Но о них я с тобой разговаривать не буду, скажу только, что Бог тебе судья, Александр Григорьевич, а я теперь, пожалуй, пас. Барахтайся теперь со своей многовекторностью как знаешь…
Вот тут белорусского президента пробрало по-настоящему. Еще совсем недавно это был потрясающий кулаками злобный гоблин – и страшный, и немного смешной в своем гневе – а теперь из него будто выпустили воздух. Даже усы, кажется, немного обвисли.
