Рот Байрона сам собой открылся в безмолвном крике. Это было уже чересчур – он просто не мог больше слушать подобное вранье. Ведь больше всего на свете он хотел помочь Дайане! И уж точно никогда в жизни не причинил бы Джеймсу никакого вреда. А когда он приставил лестницу к окошку Люси, то всего лишь пытался ее спасти. У него даже возникло ощущение, что Андреа и констебль говорят не о нем, а о каком-то другом мальчике, который им, Байроном, только притворяется. С другой стороны, это вроде бы все-таки он. Так, может, Андреа все-таки права? Может, именно он во всем и виноват? И в той истории с мостом, и в том, что Люси поскользнулась и разбила себе лоб? Может, он, сам того не сознавая, всегда хотел причинить им зло, хотя другая часть его души никогда бы ничего подобного не захотела? Может, в нем живут два разных мальчика? Один, совершавший всякие ужасные вещи, и второй, пытавшийся этому помешать? Байрона затрясло. Он вскочил и пнул ногой убогую койку, потом пнул стоявшее под ней жестяное ведро, и оно со звоном покатилось по полу, вызвав у него приступ головокружения, а потом с грохотом ударилось об стену. Байрон поднял ведро и снова швырнул об стену, снова поднял – и бил им об стену до тех пор, пока на стенке у искореженного ведра не появились выбоины, похожие на острые зубы, а само оно не начало буквально разваливаться на куски. Тогда он отшвырнул ведро и стал биться об стену головой – ему хотелось перестать слышать, перестать чувствовать, хотелось ощутить боль, как нечто реальное, и эту стену, как нечто прочное, настоящее, это было все равно что сердито накричать на самого себя, потому что кричать на кого-то, вести себя грубо по отношению к другим Байрон не мог и не хотел. И он все бился головой о стену, чувствуя, какая она холодная и твердая, и понимая, что это полнейшее безумие, но, возможно, именно поэтому и не мог остановиться. Потом он услышал крики за дверью своей камеры и догадался, что все, видимо, пошло как-то не так, как хотелось бы ему, и теперь никак не желало складываться в некую понятную для него картину.
– Ладно, ладно, сынок, уймись, – говорил ему констебль, но он все не унимался, и констебль влепил ему пощечину. Андреа пронзительно вскрикнула.
Констебль пояснил, что ударил мальчишку не просто так, а чтобы привести его в чувство. И прибавил, что ему и самому от этого не по себе. Андреа стояла в дверях, молча наблюдая за происходящим, и лицо у нее было белое как мел. А констебль, обхватив голову руками, все повторял: «Нет, это уж слишком!» Казалось, ему и самому трудно поверить в то, что происходит.
– Я являюсь причиной несчастных случаев… – прошептал Байрон. «Вы слышите?» – взвизгнула Андреа. – …и поэтому меня нужно отправить в «Бесли Хилл». Я сам хочу туда поехать. В «Бесли Хилл».
– Вы слышите, что он говорит? – снова завопила Андреа. – Он сам хочет туда поехать! Он просит, чтобы его туда отвезли! Ему нужна наша помощь!
Был сделан еще один телефонный звонок, и Андреа пошла за машиной. Она сейчас и сама была явно не в себе. Проявив изрядную храбрость, она весьма решительным тоном заявила полицейскому, что является близким другом этой несчастной семьи и сама обо всем позаботится. Она, впрочем, не позволила Байрону сесть на переднее сиденье с собой рядом, а когда он спросил, куда они едут, даже ответом ему не удостоила. Он попытался зайти с другого конца и спросил, как дела у Джеймса в новой школе, но Андреа на его вопросы по-прежнему не отвечала. Ему очень хотелось сказать ей, что она не права насчет той давней истории с мостом, что идея построить мост целиком принадлежала Джеймсу, а вовсе не ему, но оказалось, что произнести эти слова он не в силах. Куда проще было сидеть, впившись себе ногтями в ладони, и ничего не говорить.
Машина Андреа подпрыгнула – они миновали изгородь, отделявшую пастбище от дороги, – и пустошь окружила их со всех сторон. Глядя на эти дикие бесконечные холмы, Байрон никак не мог понять, зачем он оказался в машине Андреа, зачем убежал из школы, зачем пошел в полицию, зачем бился головой об стену. Возможно, он просто пытался сказать этим людям, что остался совсем один, что ему одному со своим горем не справиться, что он очень несчастен. А ведь он так легко мог бы вновь стать почти прежним Байроном! Если бы Андреа остановила машину, если бы они смогли еще на мгновение задержаться, остановить ход событий… Ведь еще не слишком поздно, еще вполне можно повернуть назад, и он станет прежним… Но машина уже влетела на подъездную дорожку, и навстречу им сбегали с крыльца какие-то люди.
