– Они ведь с нами играют, правда?
– Кто?
– Боги. Мы считаем, что все уже поняли, ведь мы же изобрели разные науки, вот только ключа к пониманию самого главного у нас по-прежнему нет. Очень может быть, умные люди – это вовсе не те, кто считает себя умным. Скорее, умные – это те, кто понимает: мы еще ничего толком не знаем.
Байрон затруднился с ответом, и Дайана, чувствуя его неуверенность, взяла его за руку и переплела свои пальцы с пальцами сына.
– Впрочем, ты-то у меня умный. Действительно умный. И станешь хорошим человеком. А это и есть самое главное.
Она указала на раскинувшуюся у них над головой широкую вуаль, словно сотканную из прозрачного звездного света, и попросила:
– А теперь расскажи об этом.
И он рассказал ей о Млечном Пути. Вдруг темное небо пересекла падающая звезда, взявшаяся словно ниоткуда. Казалось, кто-то невидимый раскрутил ее и запустил в межзвездное пространство.
– Ты видела?! – Байрон так резко схватил мать за руку, что она чуть не расплескала свое питье.
– Что? Что? – Было ясно, что падающую звезду она заметить не успела. Но когда Байрон объяснил ей, в чем дело, она так и замерла в ожидании. – Я уверена: я непременно увижу еще одну! – сказала она. – Я просто нутром это чую. – Он начал над ней смеяться, но она подняла руку, призывая его к молчанию. – Нет, молчи, больше ничего не говори, чтобы я не отвлекалась и не смотрела на тебя. Я должна сосредоточиться и смотреть только на небо. – Она вся подобралась и так смешно застыла в ожидании, что стала похожа на Люси.
Когда же ей все-таки действительно удалось увидеть падающую звезду, она вскочила, глядя широко раскрытыми глазами в ночную тьму и возбужденно тыча куда-то туда пальцем.
– Смотри! Смотри! – все повторяла она. – Ты видел? Видел?
– Удивительно красиво! – сказал Байрон.
На самом деле это был самолет. Байрон хорошо разглядел даже тянувшийся за ним газовый след, пронизанный лунным светом и казавшийся строчкой, сделанной серебряной нитью на темной ткани небес. Он все ждал, что мать сама об этом догадается, но она так ничего и не поняла. Она, смеясь, сжала его руку и сказала: «А ведь я загадала желание о тебе, Байрон! Теперь все будет хорошо. Ведь мне все-таки удалось увидеть эту счастливую звезду!» И ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть и отвести глаза. Как она, его мать, может быть настолько наивной? – думал он. Или даже глупой? Он шел следом за ней к дому и, когда она поскользнулась в своих туфельках, поспешно подал ей руку, помогая удержаться на ногах.
– Я совсем разучилась ходить на каблуках! – засмеялась Дайана.
Похоже, у нее здорово поднялось настроение из-за того, что ей все-таки удалось увидеть «падающую звезду». Весь следующий день, пока дети были в школе, она с удовольствием работала в саду, окапывая розы, а когда солнце стало склоняться к закату, Байрон помог ей сгрести в кучу первые опавшие листья и погрузить их в тачку, чтобы потом сжечь. Кроме того, они собрали яблоки-падалицу и хорошенько полили цветочные клумбы возле дома – саду давно был нужен хороший дождь. Потом они немного поболтали, вспомнили, что скоро Хэллоуин, и Дайана сказала, что прочла забавную статью о том, как американцы вырезают из тыкв разные смешные рожи. «Хорошо бы и нам что-нибудь такое сделать», – сказала она. Они еще немного постояли в саду, глядя, как пылают в закатных лучах над пустошью края пышных облаков, похожих на розовую сахарную вату. «Какой чудесный был день! – воскликнула Дайана. – Как жаль, что люди так редко смотрят на небо!»
Так, может, дело в том, что нужно просто верить: вещи таковы, какими ты хочешь их видеть? – подумал Байрон. Может, только это и требуется? Если он чему и научился за это лето, так это тому, что в той или иной вещи порой заключена не одна, а много разных вещей, и некоторые из них противоречат друг другу. А еще он понял, что не все имеет свой ярлык. А если что-то его и имеет, нужно быть готовым время от времени пересматривать правильность этого ярлыка и рядом с ним наклеивать новый. Истина может быть истиной, но и это не всегда именно так. Скорее, истина способна более или менее соответствовать реальности, и это, наверное, самое большее, на что человек может надеяться.