Операция «Перфект» - страница 144

– Теперь мы с тобой одинаковые, – сказал он.

В луче солнечного света проплыл желтый листок и опустился на одеяло, и Байрон увидел, что это не листок, а все та же бабочка с желтыми крылышками. Он не был уверен, может ли это быть неким знаком или даже знамением, но вторичное появление желтокрылой бабочки было похоже на соединение двух мгновений, которые без этого попросту разнесло бы в разные стороны. Беверли явно добралась до конца пьесы и завершила ее громким крещендо и победоносными аккордами. Байрону даже показалось, что это мать окликнула его от пруда. Он чувствовал, что наступает некий поворотный пункт в их жизни, и если он сейчас этим мгновением не воспользуется, если не поймает эту бабочку, судьба пролетит мимо него, как тогда улетела бабочка.

– Она цветок ищет, – шепотом сказал он Джини и вытянул перед собой руки с растопыренными, точно пять лепестков, пальцами. Джини сделала то же самое. – Она думает, что наши красные пятнышки – это цветочки.

Он осторожно накрыл бабочку рукой и заключил ее в ладонь, чувствуя, как щекочут кожу ее крылышки, бледные, как бумага. Затем он передал бабочку Джини и велел ей сидеть и не двигаться. Бабочка спокойно сидела у нее на раскрытой ладони, словно понимая, что тоже должна застыть и не шевелиться. Похоже, она совершенно не боялась, даже крылышками не трепыхала. А Джини, кажется, даже дышать перестала.

– Джини! – окликнула ее Беверли с террасы.

– Байрон! – окликнула его мать, уже идущая к ним через сад.

Бабочка осторожно сдвинулась и застыла у Джини на кончиках пальцев.

– Ох нет! – прошептал Байрон. – Она может упасть! Что же нам делать, Джини?

И девочка по-прежнему молча начала медленно-медленно приподнимать колени, словно стремясь сделать для бабочки цветочный мостик. Бабочка поползла по ее пальцам и перебралась на поднятые колени. Джини плотнее сдвинула их. С двух сторон слышались крики бегущих к ним женщин, а Байрон все шептал: «Выше, Джини, еще выше, милая!» Бабочка прошлась вверх-вниз по ее маленьким белым высоко поднятым коленкам, и Джини, наконец, радостно засмеялась.

Новолуние в начале сентября принесло перемену погоды. Жара несколько спала. Было все еще очень тепло, но солнце уже так не палило, а по утрам и вовсе стало свежо, и влажные туманы белой пеленой оседали на оконных стеклах. Листья клематиса уже начали буреть у черешков, и крупные ромашки почти отцвели, и утреннее солнце украдкой выглядывало из-за зеленых изгородей, словно у него не хватало сил, чтобы подняться в зенит.

С новолунием несколько изменилось и настроение матери Байрона. Теперь она снова казалась почти счастливой. Она все еще продолжала время от времени посылать Беверли маленькие подарочки и звонить ей, чтобы узнать, как поживает Джини, но сама на Дигби-роуд больше не ездила, и Беверли к ним в гости больше не приходила. Джеймс молча выслушал рассказ о «внезапном» выздоровлении Джини, а потом сообщил Байрону, что последние выходные лета они проведут на взморье. Байрон с энтузиазмом предположил, что тогда и ему, возможно, удастся посмотреть то замечательное шоу, но Джеймс несколько неуклюже, однако в весьма высокомерной манере заявил, что их поездка «будет носить совсем иной характер».

А вот реакция Беверли на то, что ее дочь «снова может ходить», была совершенно восторженной. Она тут же заявила: это же просто чудо, что ее девочка взяла и выздоровела, когда даже все врачи от нее отступились! И от всей души поблагодарила Байрона. Она без конца извинялась за причиненное их семье беспокойство и все повторяла, что совершенно утратила контроль над собой в связи со столь плачевным положением дел. Она убеждала Дайану, что больше всего стремилась стать ей другом, но уж никак не хотела причинять ей столько страданий. Все люди совершают ошибки, со слезами оправдывалась она. Она же не могла догадаться, что хромоту Джини просто выдумала, вообразила себе. Беверли пообещала непременно вернуть назад все мягкие игрушки, креслице на колесиках, а также платье-кафтан и прочую одежду, позаимствованную у Дайаны. В общем, слез она пролила немало, но Дайана успокоила ее, сказав, что лето было