Ответить Люси не успела, потому что в этот момент Байрон заметил, в каком она виде: волосы спутанные, на ногах носки разного цвета, карман на платье оторвался, и там зияет огромная дыра.
– Люси, ты когда в последний раз мылась?
– Не знаю. Мне уже давно никто водички не напускал.
Похоже, организационных вопросов оставалось еще чересчур много. Ни в одном из ящиков на кухне не нашлось даже ложки овсянки, так что Байрон сделал для Люси «сахарный» бутерброд. Потом хорошенько закрепил створки французского окна, притащил на террасу стулья из гостиной и табуретки из кухни и расставил их полукругом перед «сценой». Орган поместился как раз за французским окном в арке солнечного света. Люси выскользнула из-за стола и, коснувшись пальцами сверкающей деревянной крышки, прошептала:
– Я бы тоже хотела на органе играть!
Байрон схватил ее в охапку, отнес наверх и долго отмывал туалетным мылом «Пиерз», одновременно пытаясь выяснить, имеет ли сестренка какое-либо представление о шитье, потому что у него, похоже, нет ни одной рубашки, где все пуговицы были бы на месте.
* * *
Когда у них в доме, наконец, появилась Андреа в сопровождении некого высокого молодого человека в костюме, Байрону на мгновение показалось, что теперь все пойдет наперекосяк, потому что Андреа все-таки решила оставить Джеймса дома.
– Эй, привет! – окликнул его кто-то довольно противным скрипучим голосом.
Байрон обернулся. Он был потрясен: с конца учебного года прошло каких-то полтора месяца, а Джеймс успел уже настолько перемениться, что стал совершенно другим человеком. Во-первых, он был теперь значительно выше ростом. Во-вторых, куда-то совершенно исчезли его мягкие золотистые волосы, а вместо свисавшей чуть ли не до кончика носа челки бледный лоб украшало множество прыщей, над которыми торчал короткий ежик волос какого-то невнятного, мышиного цвета. Мало того, над верхней губой у Джеймса виднелись крошечные, точно кисточкой нарисованные усики! Мальчики обменялись рукопожатием, и Байрон даже отошел на несколько шагов, рассматривая своего старого друга, потому что ему казалось, что перед ним человек, которого он видит впервые в жизни.
– Ну что, у тебя все готово? – спросил Джеймс, машинально отбрасывая со лба несуществующую челку. Обнаружив, что челки нет, он растерянно потер лоб.
– Да, по-моему, все готово, – кивнул Байрон.
– Но где же твоя мама? – удивленно спросила Андреа и несколько раз с удивлением обвела глазами дом, словно его облик каждую минуту полностью менялся.
Байрон объяснил, что Дайана поехала за той дамой, которая будет выступать, и за ее дочерью. Он не стал упоминать о том, что, поскольку у нее больше нет часов, она теперь вечно повсюду опаздывает.
– Какая трагедия! Бедная девочка, – прошептала Андреа. – Джеймс мне все рассказал.
К удивлению Байрона, прибыли все, кто был приглашен. Мало того, все еще и принарядились, как для особого случая. Мать нового ученика уложила волосы феном в красивую пышную прическу, а Диэдри Уоткинс даже пошла на то, чтобы сделать «перманент», и теперь все время трогала пальцами крутые завитки, словно опасаясь, что они могут взять и отвалиться.
– Ах, какая прическа – отлично смотрелась бы в эпоху Карла I[56], – заметила Андреа.
Возникла неловкая пауза, никто не знал, как реагировать на это замечание. Андреа тут же схватила Диэдри за руку и принялась уверять, что просто пошутила и вовсе не хотела ее обидеть. После чего обе сделали вид, что смеются от души, и Андреа сказала:
– Вы, право, не должны держать на меня зла!
Все женщины пришли с подарками – всевозможными закусками и домашним печеньем в пластмассовых коробочках. Они выкладывали на стол салат из капусты и салат оливье, жареные почки с пряностями и сырное печенье, фаршированный виноград и оливки, грибы и сливы. Многие достали из сумок фляжки со спиртным, которое тут же стали разливать по стаканам и передавать друг другу. Наконец, под возбужденное гудение голосов еда была распакована и расставлена на садовом столике. Все были согласны с тем, что это просто чудесная идея – устроить подобную встречу и концерт, как это мило и великодушно со стороны Дайаны. Женщины разговаривали друг с другом так, словно не виделись несколько лет. Они говорили о летних каникулах, о детях, о том, что им не хватает привычных дел и привычного образа жизни. Расспрашивали друг друга об «ужасной травме», которую получила Джини, и при этом ловко открывали тугие пластмассовые крышки на принесенных коробочках с закусками и расставляли пластиковые тарелки. Они и Байрона расспрашивали об этой «бедняжке, у которой
