Бал в аргентинском посольстве был роскошный. Хрустальные люстры заливали весь зал ярким светом, который играл в огромных зеркалах. Красивые женщины, элегантные мужчины, великолепные вечерние платья, парадные мундиры, изредка — алые или лиловые сутаны священников. Танцоры плавно кружились под негромкую музыку, а зеркала как будто отражали память о давно прошедших временах.
Трио музыкантов на подиуме в углу зала играло хорошую музыку, как раз такую, какую любил Рауль Монтера. Это были старые вещи, популярные много лег назад — Код Портер, Родригес, Харт, Ирвин Берлинг. И все же ему было скучно. Он извинился и отошел от маленькой группы, собравшейся вокруг посла. Взял с подноса у проходившего мимо официанта стакан минеральной воды, прислонился к колонне и закурил.
Парадная форма сидела на нем безукоризненно, на левой стороне груди сверкал целый ряд медалей. Хотя внешне Монтера оставался спокойным, в душе он чувствовал какую-то смутную тоску, и ему хотелось уйти. Подобные балы он считал пустой тратой времени, его энергичная натура требовала чего-то более активного.
— Мадемуазель Габриель Легран! — объявил мажордом, перекрыв гул голосов в зале.
Монтера поднял глаза и увидел в зеркале ее отражение.
У него вдруг перехватило дыхание. Несколько мгновений от стоял, как загипнотизированный, потом медленно повернулся, чтобы посмотреть на самую красивую женщину, которую он когда-либо видел в своей жизни.
Ее волосы не были подвязаны лентой, как утром, в квартире Фергюсона. Она подстригла их по французской моде «ле ку саваж»: спереди коротко, длиннее по бокам и почти до лопаток сзади.
Ярко-зеленые глаза, высокие скулы, делавшие ее похожей на скандинавку, рот большой, но красиво очерченный. Ее облегало серебристое вечернее платье, очень короткое, выше колен, потому что в этом сезоне в моду опять вошло мини. На ногах у нее были изящные серебряные туфельки на тонком высоком каблуке. Она шла с независимым видом, слегка надменным, словно говоря: «Обожайте меня, не замечайте меня — мне все равно».
Рауль Монтера никогда еще не видел такой женщины. Ему показалось, что она может получить весь мир, если пожелает. Она тоже посмотрела на него, но тут же отвела взгляд, как будто искала кого-то в зале.
К ней моментально присоединился молодой армейский капитан, заметно перепивший. Монтера дал ему немного времени, чтобы Габриель смогла почувствовать его назойливость, потом направился в их сторону.
— А, вот и ты, дорогая! — громко сказал он по-французски. — Я тебя везде ищу.
Ее реакция была замечательной. Она повернулась к нему и поцеловала в щеку.
— А я уже стала волноваться, что тебя нет.
— Прошу прощения, полковник! — Молодой армейский капитан в замешательстве удалился.
Монтера и Габриель переглянулись, и оба рассмеялись.
Он взял ее за руку.
— Я полагаю, мужчины иногда досаждают вам?
— О, с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать!
— Наверное, вы не самого лучшего мнения о нас?
— Если вы имеете в виду — люблю ли я мужчин, то не очень. — Она улыбнулась. — Но могут быть исключения.
Он внимательно осмотрел ее руку.
— А, хорошо!
— В чем дело? — не поняла она.
— Обручального кольца нет.
Он отпустил ее руку, подтянулся и щелкнул каблуками.
— Полковник Рауль Карлос Монтера, к вашим услугам. Сочту за великую честь пригласить вас не только на этот танец, но и на все остальные сегодня вечером.
Он снова взял ее за руку и вывел на середину зала. Трио заиграло фокстрот «Наша любовь останется с нами навсегда».
— Очень подходящая мелодия, — сказал Монтера и легко обнял ее за талию.
Она не ответила. Некоторое время они танцевали молча. Потом она дотронулась до шрама на его щеке.
— Откуда это?
— Осколок, — коротко ответил он. — В воздушном бою.
Габриель прекрасно играла свою роль.
— Но где? — удивилась она. — Аргентина уже давно не воюет.
— Люди всегда где-нибудь воюют. Долгая история.
Она коснулась его шрама. Он пробормотал по-испански, как бы про себя:
— Я слышал, что бывает любовь с первого взгляда, но всегда считал это нелепым.
— Почему? — спросила она на том же языке. — Разве поэты не уверяют нас уже много столетий, что это единственная истинная любовь?
