«Эсминец якобы стоит на рейде в Гаэте. Фюрер требует, чтобы Дёница поставили в известность и чтобы адмирал провел проверку местоположения итальянских эсминцев. Превентивные меры следует принять незамедлительно. Фюрер предлагает задействовать субмарины». Через четверть часа Гитлер направил Дёницу уже более конкретное распоряжение: «Адмирал в штабе фюрера докладывает по телефону, что фюрер не имеет возражений против блокады гавани В немецкими подлодками».
Этот приказ поставил Дёница перед дилеммой. Безусловно, немецкий флот мог попытаться блокировать гавань Вентотене, как того требовал Гитлер, в 4 часа пополудни. «Незаметно блокировать гавань, даже подводной лодкой, невозможно, потому что это означало бы, что она стоит прямо у входа в гавань. Кроме того, ему известно, что нет таких средств, которые бы могли обезвредить стоящий на рейде эсминец, не привлекая к себе внимания. Исходя из этих соображений, Дёниц возражает против блокады — не потому, что она невозможна в принципе, а с тем, чтобы заранее не раскрывать наши намерения. Если итальянцам станет известно о наших планах, они наверняка тайком вывезут с острова „ценный предмет“, например, на моторной лодке куда-нибудь в другое место».
Дёниц также указал Гитлеру на очевидную вещь: любые попытки воспрепятствовать итальянцам вывезти Муссолини будут автоматически означать разрыв союзнических отношений. «Единственное военное решение проблемы заключается в попытке силой помешать итальянцам в осуществлении их планов, однако этот шаг имел бы серьезные последствия, и принимать такое решение не входит в круг полномочий Дёница». На самом же деле решение было не военным, а политическим, и принимать его или нет — было прерогативой Гитлера.
Дёниц ждал, что на это ответит фюрер. Ответ пришел лишь в 6.30 вечера. «Ответ от адмирала в штабе фюрера: фюрер подумает над этим вопросом».
Как выяснилось, Гиммлер был близок к истине.
Во второй половине дня 6 августа, в тот самый день, когда Гитлер и Дёниц спорили по поводу осуществимости блокады гавани Вентотене, адмирал Мауджери получил приказ о том, что он должен сопроводить дуче в новое место. «Мы должны перевезти Муссолини в более безопасное место, нежели Понца, — сообщил ему адмирал Рафаэле де Куртен, новый министр по делам флота, — туда, где немцам его ни за что не достать». Выбор пал на остров Маддалена, расположенный к северо-востоку от северной оконечности Сардинии. Тем же утром на Маддалену вылетел офицер карабинеров, чтобы провести рекогносцировку местности.
Позднее Бадольо утверждал, что остров Понца стал ненадежным местом для содержания дуче по причине слухов, которыми полнился Рим. «Его перевели на остров Понца, — вспоминал позднее Бадольо, восстанавливая цепочку событий, — но через несколько дней мы были вынуждены перевезти его на Ла Маддалену, потому что весь Рим знал, где он находится, и открыто говорил на эту тему, поэтому существовало опасение, что немцы попробуют его освободить, нанеся coup de main».
Вечером 7 августа Мауджери вернулся в Гаэту, где взошел на борт FR22. Это был эсминец, спущенный на воду двадцать лет назад, который в своей предыдущей жизни носил более экзотичное название — «Пантера» и принадлежал французам. («Пантера» имела интересную историю. В ноябре 1942 года в Тулоне французы затопили ее, чтобы она не досталась немцам. В марте 1943 года ее подняли итальянцы и переправили в Италию, где она получила название FR22. Ее судьба закончилась плачевно — 9 сентября 1943 года итальянцы затопили ее на рейде Специи по тем же причинам, что и французы.) Судно бросило якорь у берегов острова Понца в 11.30 вечера. Вскоре на его борт доставили Муссолини, разумеется, под вооруженной охраной, численность которой возросла до восьмидесяти карабинеров и полицейских. «Пантера» отправилась в путь по лазурным водам Тирренского моря к острову Маддалена, расположенному менее чем в двухстах пятидесяти километрах к северо-западу от Понцы. Что касается Мауджери, то он в очередной раз оказался лицом к лицу с дуче.
На сей раз ему показалось, что тот выглядит чуть лучше. Более того, в глазах пленника он заметил «прежний блеск». Увы, откровенно хуже смотрелся помятый синий костюм, который Муссолини был вынужден носить все это время. Было видно, что бывший диктатор рад возможности поговорить и на протяжении нескольких часов не закрывал рта, радуясь тому, что заполучил внимательного собеседника.
