— Ты-то про ресторан откуда знаешь? — уточнил спецбригадовец.
— На Чистяках шпана красиво это описывает.
— Ну а те-то каким боком к этому «Техасу»?
— Под обстрел в ресторане хозяева магазина «Покров» — два кавказца — попали. Одного, правда, стрелки в руку зацепили. Но эта единственная рана у ресторанных была. А кавказцы свой «Покров» — то наконец открыли. Стол воздвигли для всех желающих обмыть это дело, туда местная шантрапа и набилась, всяких баек от кавказских этих людей наслушалась.
— Кто ж так ласково «Техас» обстрелял?
Никифор хитро посмотрел на него.
— Да вроде тебя. Четверо, плечи стеной, матом не ругаются.
— Постой, постой, — Ракита привстал с тюфяка на полу, где лежал, — ты не случайно, что ли, мне это рассказываешь?
— Я, ежкин дрын, случайно ничего не говорю. Люди те были с той команды, какая когда-то бой у «Покрова» вела. Кавказцы это указывали.
— Спасибо, Никифор.
Ракита поднялся и стал выволакивать замаскированную тряпьем сумку, где хранился его арсенал. Из сообщения Никифора ему стало ясно, что спецбригада ожила, генерал Белокрылов снова взял в проворные грабки боевую инициативу. То, что четверка спецбригадовцев никого не убила в «Техасе», иллюзий у Ракиты не создало. Слишком хорошо он знал непререкаемые законы генеральского подразделения.
— Засобирался, — неодобрительно констатировал Никифор суету Ракиты.
— Да я ж из-за этих своих бывших коллег в Москве и остался, и на пулю напоролся.
Никифор печально произнес:
— Из-за коллег… Из-за себя ты страдаешь. Не можешь без мести, а?
— Но это ж справедливая месть!
Сидел Никифор за покосившимся столом, руки, натруженные утренним подметанием улиц, держал на нем, отдыхая. А тут всплеснул ими, взволнованно заговорил:
— Да кто ты такой, чтоб мстить? Все мы — ничто! Без тебя Бог не управит, а? Ты чего на себя взял, раб Божий Евгений? — назвал он Ракиту по имени.
Ракита усмехнулся.
— Какой я раб Божий?
— А кто ж ты? Ты великое сумел сделать: руку занес, а смог человека не убить.
— Это благодаря только тебе, Никифор. А в тот день, когда рану получил, пришлось мне одного охотника и другого крутого хлопнуть.
— Это не в счет, Евгений. Ты теперь другим человеком стал.
— Да с чего ты решил? — спросил Ракита, подняв глаза от сумки.
Никифор смотрел на него так же светло, как во дворе, когда тот шел с ножом на Черча. Подытожил:
— Увидишь еще. А если не буду я жив, то мои сегодняшние слова тогда вспомнишь.
— О-о, вряд ли ты раньше меня на тот свет уйдешь!
Молчал Никифор, грустно улыбался. Ракита, немного помявшись, сказал:
— Слушай, неужели же Бог все-все может простить?
— Обязательно.
— Не верю в это. Я по уши в крови.
— Если истинно, Евгений, уверуешь и раскаешься, то простит.
— Истинно? Это как?
Никифор посмотрел на иконы, перекрестился на образ Спасителя. Попытался объяснить:
— Разбойник вместе с Христом был распят. Тот бандит в последний момент уверовал в Царствие Божие: Христос его и простил.
— А истинность-то все же в чем? Как она проверяется?
— Человеком не проверяется. Бог проверит, а прощением уверит.
— Не могу я, Никифор, у тебя почти ничего понять.
— Значит, пока тебе этого и не требуется. Пойду я по делам.
Никифор встал. Как всегда, перекрестил перед собой направление, куда собирался двинуться. Немного подумал, обернулся к Раките и осенил его крестным знамением. Вышел во двор.
Ракита начал готовиться к своему новому выходу в город. Теперь, когда за ним должна была охотиться милиция хотя бы за убийство Пинюхина, востряковские — за Сверчка, а спецбригадовцы — за Оникса, заслуженному разведчику-диверсанту Ракицкому требовалось действовать под другой, совершенно неузнаваемой личиной. Для этого он извлек из сумки парик, наклейки усов, бороды, очки, грим, все, что нужно для внешнего перевоплощения.
Поработал спецбригадовец, пристально смотрясь в имеющееся для таких надобностей переносное зеркало, и через час выглядел гораздо более старшим, интеллигентным человеком. Особенно потрудился Ракита над главной своей приметой — сросшимися бровями, которые пришлось пробрить, придать им другую форму и отделать кожу в этом месте гримом.
