Около получаса пришлось ждать. Наконец послышались шаги, и по лестнице спустился граф в шёлковом, расписном халате, за ним — Матвей.
Граф подошёл в Илье, тот отвернулся.
— На меня смотреть! — Голос графа был жёсток и дрожал от едва сдерживаемого гнева. — Неужели я тебя плохо кормил, одевал в тряпьё, дурно с тобой обращался, бил?
— Нет, — едва слышно произнёс Илья.
— Ты всех девок в доме перепортил, — продолжал граф, — но я закрывал на это глаза — дело молодое. Ты не таскал мешки, как другие, не рубил лес, спал сладко по ночам. За что же ты отплатил мне чёрной неблагодарностью? А Марфа чем перед тобой провинилась, что ты её жизни лишил? Скромная, честная, работящая девушка. Она-то чем тебе помешала?
Илья молчал. Да и что он мог сказать в своё оправдание?
— Ценности на месте?
— Сейчас, Александр Сергеевич, сейчас принесу.
За поимкой убийцы и вора о ценностях подзабыли.
Матвей ушёл и вскоре вернулся со свёртком. Он положил свёрток на стол, развернул. Все, кроме лежащего Ильи, сгрудились вокруг стола.
Даже при скудном свете светильника бриллианты играли. Казалось, они сами излучали свет.
— А чего это так темно? — спросил граф. — Аникей, зажги свечи!
Сторож зажёг свечи на двух канделябрах. После тусклого света фонаря стало значительно светлее.
— Пойду, снесу к супружнице, пусть проверит — всё ли на месте, она свои ценности лучше меня знает.
Граф взял свёрток и ушёл на второй этаж, в спальню жены.
Он долго отсутствовал — не менее часа. Мгла за окнами стала уже сереть, забрезжил рассвет.
Наконец граф соизволил спуститься.
— Всё цело! Ничего промотать не успел. Так что же мне с тобой делать? — обратился он к Илье.
— В арестантскую его положено, ваше сиятельство, — сказал Андрей.
— Он мой крепостной, и только мне решать, как с ним поступить. Суд — он для свободных мужей.
Граф походил по комнате. Он то морщил лоб, то останавливался и закрывал глаза.
— Вот что, — медленно проговорил он. — Смерть для него — слишком лёгкое избавление от вины. Я его тебе не отдам, — повернулся он к Андрею. — Есть у меня на Урале рудник, где малахит да изумруды добывают. Сошлю его туда, да с письмецом сопроводительным. Пусть до конца дней своих в руднике, в штольне останется, — на хлебе и воде, солнца не видя.
— Помилуй, хозяин! — завыл Илья. — Бога за тебя молить буду!
— Не поминай имя господне своими устами, мерзавец!
Граф повернулся к Матвею.
— В холодную его, пусть пока там посидит.
Сторож и Матвей подхватили Илью и, не дав ему встать, поволокли его к выходу.
— Ну что ж, Андрей. Честно говоря, сомневался я, что ты сможешь кражу да убийство распутать. Уж больно молод ты. — Граф улыбнулся. — К сожалению, этот недостаток с возрастом пройдёт. Прости, что после рабочего дня ещё и ночью пришлось злыдня искать. Но оно того стоило. Держи!
Граф достал из кармана золотую монету и протянул её Андрею.
— Что вы, ваше сиятельство! У меня жалованье.
— Жалованье! — фыркнул граф. — Медяки! Заслужил, бери!
Андрей взял монету.
— Спасибо, ваше сиятельство! Я могу идти? Мне на службу надо, утро уже.
— Иди, голубчик. Я тобою премного доволен. Не премину Чичерину при встрече о тебе рассказать.
Андрей поклонился и вышел. Николай Иванович Чичерин был генерал-полицмейстером Санкт-Петербурга, самое высокое для Андрея начальство.
Быстрым шагом Андрей шёл в канцелярию. В свой дом граф привёз его на карете, показалось — быстро. А пешком — полчаса ходьбы. И всё-таки пусть ненамного, но он опоздал.
Савва, приметив опоздание, декларативно достал из кармана жилета часы, открыл крышку и досадливо крякнул. Потом подошёл к столу Андрея.
— Непорядок! На службу опоздал, небрит и, по-моему, даже не причёсан. Распустились!
— Да я… — попытался оправдаться Андрей, но начальник и слушать его не стал.
— За нарушение порядка — на два дня в архив. Там скопилось много бумаг, надо разобрать.
И вернулся на своё место.
Архив был чем-то вроде ссылки. Располагался он в подвале. Маленькое зарешеченное оконце давало скудный свет, приходилось работать при свечах. А пыль? Возьмёшь стопку дел — и сюртук и руки в пыли, попробуй очиститься. Да и воздух спёртый, затхловатый. Не подарок, одним словом.
