К сожалению, в этом коротеньком стихотворении в прозе узнаваемы не только библейские прообразы, но и реалии современности. Можно ли помешать этому пророчеству осуществиться? Учили наши Мудрецы: «Все в руках Небес, кроме богобоязненности», а еще учили: «Дети Израиля отвечают друг за друга». Если это правда, то ни один еврей не может быть спокоен, пока другой злодействует или попирает мораль, потому что расплачиваться нам придется вместе. Божье долготерпение и кажущееся невмешательство в повседневность легко внушают нам мысль о безнаказанности, и лишь память о череде еврейских Катастроф доказывает, что эта мысль ошибочна. Будучи избраны Богом ради Его эксперимента — поручить нашему народу Тору, — мы, как видно, принуждены быть «царством священников и народом святым» (Исход / Шемот, 19:6). Это трудно и это накладывает дополнительные обязательства.
Но если постоянно помнить о Катастрофе, как же тогда жить, как смотреть в будущее, рожать и растить детей, внуков? Мне кажется, обыкновенный человек не может объять разумом масштабы наших бедствий. Разве можно, скажем, в Израиле, государстве, где около пяти миллионов еврейских жителей, представить себе гибель шести миллионов евреев? С этой мыслью жить невозможно. И тут на помощь вновь приходит мудрость наших предков, сказавших: «Убивший одного человека словно уничтожил целый мир». Мудрецы имели в виду все нерожденные убитым и после него поколения. Мне верится, что каждый из нас может хоть чуть-чуть уменьшить невосполнимую утрату, и очень простым способом. Вспомним, что все мы — в какой-то степени родственники погибших, и потому если мы назовем их поименно — прабабушек и прапрадедушек, двоюродных и троюродных, и еще более отдаленных своих родичей, то получится, будто мы — их потомки, а значит, не удалось нацистам «уничтожить целый мир».
Начну с себя, а читателям предлагаю продолжить список.
Вот имена моих предков, погибших в Катастрофе:
С отцовской стороны: прадед р. Шломо Вигдорович, папина сестра и ее муж, Мария и Файвл Кнешинские, и две их дочурки, Зоя, 8 лет, и Зина, 3 года, — в лагере уничтожения Треблинка, 1943 г.
С материнской стороны: прадед Гирш Лейкин, зубной врач, и его жена, детская писательница на идише Рахель Брохес — в Минском гетто. Светлая им память.
Эли Визель
Я пишу, чтобы понять и быть понятым
Введение к роману «Одно поколение спустя»
Перевод с английского Зои Копельман
Весна 1945: выныривая из кошмара, мир открывает для себя лагеря и фабрики смерти. Чудовищный ужас, ошеломительный: абсолютная власть Зла. Победа с привкусом пепла.
Оказалось, что можно осквернить Жизнь и Творение и не испытывать угрызений совести. Лелеять свой садик и поливать цветы всего лишь в двух шагах от колючей проволоки. Экспериментировать, вызывая жуткие мутации, и при этом верить в существование души и ее бессмертие. Отправляться на отдых, любоваться красотами природы, смешить детей — и исправно, скрупулезно, день за днем выполнять свою должностную обязанность: убийство.
Оказалось, что были наука и технология убиения — особые лаборатории, укомплектованные соответствующим оборудованием, деловые совещания сотрудников, графики выполнения плана. Те, кто участвовали в этом процессе, не принадлежали к подонкам или отбросам общества, их также нельзя считать невежественными простолюдинами. Многие из них имели ученые степени по философии, искусствоведению, социологии, биологии, общей медицине, психиатрии. Были среди них и юристы. И — невероятно, но факт — теологи. А также потомственные аристократы.
Изумленным победителям было трудно принять непреложные очевидности: что в XX веке броня, защищающая человека от самого себя и от других, может быть такой тонкой и такой уязвимой. Да, добро и зло сосуществуют в нем, никак не влияя друг на друга. И зло тоже стремится к идеалу: оно хочет видеть себя чистым и неподкупным. Унаследованные ценности мало чего стоят. Семена, посеянные предыдущими поколениями? Растворились в песке, развеяны ветром. Нет ничего абсолютного, настоящее уничтожает триумф и трофеи прошлого с головокружительной быстротой. Цивилизация? Пена, взмывающая на гребнях волн, чтобы тут же исчезнуть. Аморальность и извращенная страсть к кровопролитию никак не связаны с социальным статусом или культурным уровнем индивидуума. Вполне можно родиться в привилегированных слоях общества, получить исключительно полноценное образование, уважать родителей и соседей, посещать музеи и литературные собрания, играть не последнюю роль в своем городе или даже стране — и в один прекрасный день приступить к массовому уничтожению мужчин, женщин и детей, не испытывая ни сомнений, ни угрызений совести. Можно стрелять по живой мишени и наслаждаться гармонией стихов или колоритом художественного полотна. Духовное достояние человека и его этические понятия не экранируют заключенное в нем зло, не препятствуют этому злу реализоваться во внешнем мире. Можно истязать сына на глазах у его отца и при этом считать себя культурным религиозным человеком И даже мечтательно грезить о закате, вспоминая, как величаво опускается в море диск солнца.
