— Вы всех здорово напутали, но ничего страшного, по-моему, не произошло. Стюард сейчас приготовит вам постель; если вы спокойно полежите и отдохнете, то через пару дней все будет в полном порядке.
— Я не хочу в постель, доктор! — с большим трудом мне удалось сесть. Я испытывала настоящий ужас при мысли о том, что останусь одна в этой маленькой каюте — без друзей, без Чарльза. Наедине со своими мыслями.
— Но, милая моя девочка, иначе нельзя. У вас может быть слабое сотрясение. Если мы задернем занавески, вы…
— Пока стюард стелет постель, она может побыть у нас, — предложила миссис Верритон. И, несмотря на мои протесты, они взяли меня под руки и помогли перейти по коридору в другую каюту.
— Я прослежу, чтобы она легла в постель, — сказала миссис Верритон, и доктор кивнул.
— Прекрасно. Ей хорошо бы выпить очень горячего и сладкого чаю.
Пока я лежала на кровати миссис Верритон, она беспокойно расхаживала туда-сюда по каюте. Она, кажется, не знала, что сказать, а я была погружена в размышления. Я не спотыкалась, уж в этом-то я уверена. Там сзади точно кто-то был.
Дверь открылась и вошел мистер Верритон.
— Врач обещает, что с вами все будет в порядке, — сказал он. — Вам не повезло, Джоанна, а все потому, что вы не надели приличные туфли. Помощник эконома страшно переживает, что забыл предупредить вас, чтобы вы подобрали подходящую обувь.
Я прикрыла глаза. Мне противно было видеть его, тем более с ним разговаривать. Мне не хотелось, чтобы он подходил ко мне близко.
— Я отвечаю за вас перед вашим отцом, — продолжил он. — Я ужасно огорчен, поверьте. Но, кажется, все обошлось.
— Спасибо, мистер Верритон, со мной все нормально, — сказала я, на секунду приоткрыв глаза.
Пришел стюард и сообщил, что моя каюта готова и что сейчас он принесет чай. Он и мистер Верритон довели меня обратно по коридору, и со мной осталась миссис Верритон, чтобы помочь мне раздеться. Потом я оказалась в постели; занавески почти не пропускали свет. Я выпила обжигающе горячий и отвратительно сладкий чай.
В конце концов миссис Верритон ушла, так и не сказав ни слова. Через десять минут снова появился врач.
— Ну, как вы? Ага, я вижу, вам лучше. У вас замечательно пышные волосы и восхитительно крепкая голова. Вам очень повезло. Оставайтесь в постели до утра, а там посмотрим. Поспите немного, а потом стюард принесет вам какой-нибудь легкой еды.
— Но, доктор… — я собралась было сказать ему, что меня кто-то ударил. Но он выглядел таким веселым, так мала была вероятность того, что он мне поверит… Там рядом металлическая стойка, у меня действительно слетела босоножка — он даже вопросов никаких не задавал, ему все и так было ясно.
— Мне не хочется ничего пропустить, — робко сказала я вместо этого.
Он рассмеялся.
— Мы скоро будем проходить Палермо, но больше вы ничего не пропустите. Ложитесь-ка, будьте хорошей девочкой.
Я послушалась, хотя и знала, что, несмотря на все его рекомендации, ни за что не смогу заснуть. Тихо гудел кондиционер, пароход медленно плыл по спокойному голубому морю, а меня одолевали невыносимые мысли. Я была очень напугана, потому что раньше никогда не оказывалась так близко от смерти.
Сложно сомневаться, что это именно Эдвард Верритон подкрался сзади и чем-то ударил меня. Но вот чем? Может, спрятал какое-нибудь оружие под одеждой? Однако на нем были только шорты и свитер — сложновато что-нибудь спрятать. Но там вокруг много всего набросано. В этих кладовых сам черт ногу сломит. Может быть, консервная банка или что-то другое, что подвернулось под руку.
Но если он хотел меня убить, то почему я еще жива? Ну, допустим, в решающий момент он услышал, что кто-то идет, и ему помешали.
Это должен был быть Эдвард Верритон, ведь именно он предложил помощнику эконома включить меня в группу. Он точно не удивился, когда меня увидел. Кроме него, мне некого было подозревать. Даже Грэма Хедли, потому что его с нами не было. Мысль о том, что он мог как-нибудь спуститься туда раньше и устроить засаду, я отбросила.
Это мог быть только Эдвард Верритон, а значит, ему что-то известно. Но что именно? Может быть, он просто заподозрил, что я притворяюсь, особенно после вчерашних слов Кенди, и счел это для себя небезопасным? Ведь еще в Неаполе мне показалось, что он ко мне переменился. Едва заметно, но все-таки. Это случилось почти сразу после той ссоры, которую я подслушала. Но он не мог увидеть меня — он ведь так и не вошел тогда к детям в каюту. Потом, разумеется, была вся эта история со снотворным.
