— Я мог бы многое вам сказать, — спокойно и доброжелательно продолжал Кэллаген. — Я бы, например, мог сказать, что выглядит так, будто вы большой специалист по делам частных детективов и игорному делу Лондона. И если вы так много знаете, почему не передадите это дело кому-нибудь другому и не сэкономите этим свои деньги? Почему? Я вам отвечу. Потому что, во-первых, это очень тяжелая работа: в Лондоне предостаточно умных людей, способных легко выудить восемьдесят тысяч из Простака — так прозвали вашего пасынка, — и не думаете же вы в самом деле, что эти люди громко кричат о своих делах… Ну, а во-вторых, есть еще одна загвоздка, причем весьма существенная…
Детектив немного задумался, как бы подбирая слова.
— Вы полагаете, мадам, что некие бессердечные люди вытягивают из вашего пасынка деньги? Хорошо. Вот вы сказали, что он глупый, слабый и нерешительный сопляк… Но уверены ли вы, что он сам чист, как стеклышко?
Он ждал ответа. Мадам Ривертон стоила молча, опираясь рукой на каминную полку. Кэллаген подумал, что она смотрит на него с определенным интересом, так, как смотрят на невиданное еще животное. Ее взгляд — теперь он разглядел, что глаза у нее не темные, а голубые — был холоден и надменен.
— Я вовсе не дурак, — усмехнулся Кэллаген. — Когда солидная юридическая фирма, представляющая известную семью, предлагает мне подобное дело, я тут же спрашиваю себя, почему они обратились ко мне, а не в Скотланд-Ярд? И я всегда нахожу ответ. Потому что они не знают, какой компромат на семью может откопать полиция. Точно также и вы не уверены, что ваш дорогой пасынок — мистер Уилфрид Юстас Ривертон — абсолютно чист в этом деле, Да и что вам сто фунтов в неделю по сравнению с восемьюдесятью тысячами? Тьфу!
— А я считаю, мистер Кэллаген, что сто фунтов в неделю это значительная сумма, — сказала она. — Слишком крупная для дерзкого сыщика.
Кэллаген усмехнулся.
— Спокойно, миссис Ривертон, — сказал он. — Если мы не поймем друг друга, то ничего хорошего из этого не выйдет. Вы знаете, — голос его звучал, как обычно, — я обожаю темпераментных женщин.
— Мне наплевать, каких женщин вы обожаете, — холодно сказала она. — Я тоже хочу, чтобы мы, наконец, поняли друг друга.
Она подошла к дивану и села. Кэллаген внимательно следил за каждым ее движением.
«Ходит, как королева», — подумал он. Ему было интересно наблюдать за ней.
— Вы уже знаете, что мой муж серьезно болен, а пока он будет беспокоиться за Уилфрида, на улучшение и нечего надеяться.
Я не знаю, ввел ли вас в курс дела мистер Селби, но всего через год, в день своего двадцатишестилетия, мой пасынок унаследует двести тысяч фунтов. Его опекуном до этого времени является отец, поэтому он может пока сам более или менее контролировать денежные дела сына. Но, если сочтет нужным, мистер Ривертон может назначить и другого опекуна. В связи с болезнью муж хочет передать все дела мне, так как считает, что протянет недолго. Пока Уилфрид коренным образом не изменит свой образ жизни, позволить ему самому распоряжаться деньгами ни в коем случае нельзя. Вы меня понимаете, мистер Кэллаген?
Кэллаген кивнул.
— Я бы предпочла, чтобы ваша фирма побыстрее закончила это дело, пока у моего мужа есть силы, чтобы самостоятельно принимать решения, — продолжала она. — Я же совсем не желаю заниматься опекунством. Во-первых, мачехи и отчимы не популярны в качестве опекунов, а, во-вторых, я не уважаю своего пасынка и не хочу иметь никакого отношения к его делам. Наши адвокаты были предупреждены и должны были надлежащим образом проинформировать вас, но последние два дня разыскать вас было невозможно. Надеюсь, я имею право узнать ваши планы? Вы согласны со мной, мистер Кэллаген?
Кэллаген кивнул. Он с интересом оглядывал комнату, с одобрением рассматривал лежащую в кресле черную сумочку с блестящими инициалами «Т.Р.», черные перчатки и великолепное пальто из оцелота.
«Отличная одежда», — заключил он и задумался, какое же имя скрывается за буквой «Т»?
— Я согласен, миссис Ривертон, — сказал он. — Во всяком случае, я понял, что вы хотите знать. Извините, что вы не застали меня в конторе, но меня очень часто не бывает на месте, — детектив посмотрел на нее и улыбнулся. — Фактически я был «на деле». Но вы, наверное, не знаете, что это такое?
