Может быть, в твоей томительной жажде простора и пустоты таится неотделимое от нее желание наконец вернуться домой. Ведь у немцев как? – они и по пустоте томятся, и по родному уюту. Я никогда не домогалась от тебя откровенных признаний о твоих мыслях и чувствах. Но когда ты вернешься, я хочу, чтобы ты перестал прятаться от меня, отговариваясь тем, что ты, мол, не способен объяснить, что у тебя на душе.
Возвращайся скорей!
13 мая 1914 г.
Любимый!
Ровно месяц минул с того дня, как я отослала свое последнее письмо. Меня было покинула вера. Я долго верила, что своими письмами могу хранить твою жизнь, оберегать, защищать. В последние недели я перестала в это верить. Когда я садилась к столу и писала письмо, на бумагу не изливались ни мужество, ни сила – лишь чернила…
Но сегодня мне лучше. Вчера в Тильзите состоялось заседание в твою честь, а в ближайшие дни за тобой отправят новую спасательную экспедицию. Речи на заседании были полны оптимизма, как и посвященная заседанию статья в газете. Правда, автор статьи умолчал о критических высказываниях – говорили, что ты выступил в путь слишком поздно, – однако он удостоил похвал твою силу воли и энергию, привел также слова одного исследователя о том, что успех экспедиции определяется на пять процентов ее снаряжением, на пять – выбранным для нее временем и на девяносто процентов – личностью руководителя. Мне тут не все понятно, и об исследователе, который это сказал, я никогда не слышала. Зато я знаю, что как руководитель ты совершенно безупречен.
Заседание завершилось пением: «Германия, Германия превыше всего», как и тогда, четыре года назад. Как будто Германия вернет мне тебя! Скорей уж надежда на мужественных и сноровистых норвежцев. Все было слишком громко. Я же думала о тебе, и в моих мыслях тебя окружала полнейшая тишина, беззвучно падал снег, окутывая всю землю белым покрывалом. Из-за них мне стало страшно – из-за покрывала и тишины.
Накануне заседания я была в Тильзите на общем собрании учителей, устроенном чиновным руководством школ. На нем тоже говорили о тебе, одни превозносили тебя, другие бранили, и все невпопад. Я вступилась за тебя; от этого на душе у меня полегчало. Был там и тайный советник, тот самый, что в сентябре приезжал с проверкой в нашу школу, он поддерживал меня под руку и был со мной по-отечески добр, как будто знал о нас с тобой и хотел выказать мне свое участие. Возможно ли, что он знает о нас с тобой?
На общем учительском собрании я была впервые. Много чего узнала: оказывается, среди учителей существуют разногласия по вопросу о том, как относиться к желанию родителей посылать своих детей работать в поле, вместо того чтобы отдавать их в школу. Я всегда боролась против этого. И вот теперь нам разъяснили, что начиная с этого года учителям следует считаться с родительской волей. Молодой коллега, сидевший рядом со мной, сказал: «Значит, все-таки будет». До собрания мы с ним поговорили и обнаружили, что взгляды наши во многом совпадают, вот я и спросила, что «будет». Война, сказал он. Мы, мол, должны готовить детей к тому, что им придется работать в поле вместо отцов.
Я познакомилась со многими молодыми коллегами; оказывается, нас больше, чем мы думали, теперь мы будем встречаться и неофициально. Мне предстоит также уделять больше внимания делам нашего союза учительниц народных школ. Я не хочу ограничивать горизонт своей жизни пределами одной деревни.
Я скопила денег, скоро наберется столько, что хватит на покупку подержанного велосипеда – или подержанного пианино. Надо сделать выбор. Наверное, куплю велосипед – я не хочу сиднем сидеть в деревне. К тому же, пока нет пианино, в моем распоряжении все же есть орган в деревенской церкви.
Вот такой была моя жизнь в этом месяце. Я думаю о тебе, не проходит и пяти минут, чтобы я не думала о тебе, нет ни одного вечера, когда бы моей последней мыслью перед сном не был ты, и ни одного утра, когда бы я не просыпалась с мыслью о тебе. Да будут они, мои мысли, поддержкой тебе!
16 июня 1914 г.
Герберт, Герберт, любимый!
Май у меня был плохой. В мае германо-норвежская экспедиция достигла вашего судна и спасла двух немцев, которые вынесли зимовку на борту. Ни ты, ни твои товарищи на корабль не возвращались, а эти двое ничего о вас не знают. Еще одна экспедиция пока не вернулась. Она разыскивает вас на восточном побережье Северо-Восточной Земли. В газете пишут, что поиски следовало бы вести на западном побережье. В газете пишут также, что за истекшее время вы уже должны были добраться до поселка. Травмы или обморожения могли задержать вашу группу. Но если бы хоть один из вас мог идти, он бы двинулся дальше и дошел, а если ни у кого уже нет сил идти и вы вынуждены оставаться в хижине или палатке, то искать вас – это, мол, все равно что искать иголку в стоге сена. В газете упоминают об одной датской экспедиции, которая выдержала две зимовки в Гренландии. Но датчанам оказали помощь эскимосы, а на Северо-Восточной Земле нет ни эскимосов, ни лапландцев.
