27 февраля 1917 года
Воспоминания тов. Мажокина
При технической бригаде был избран местком, куда вошли членами т.т. Бочаров и я, Мажокин.
Позже, на 2-м собрании, мы были избраны в районный исполнительный комитет, в качестве членов президиума. Там мы и работали с февраля по день Октябрьской революции.
С нами были и другие товарищи — из паровозных мастерских (Иодзевич) и вагонных (Прохоров).
Всю работу, как организационную, так и партийную, пришлось нести нам, четырем большевикам. Очень скоро к нам стали примыкать многие товарищи из других мастерских.
По указанию исполкома приступили к организации Красной Гвардии, в каковой принимали участие все вышеуказанные товарищи. Проводили собрания, выносили резолюции за свержение власти Керенского.
Потом явился на сцену Корнилов. Железнодорожники были призваны итти против него. По указанию Викжеля избран был стачечный комитет, который и об‘явил железнодорожную забастовку.
Далее наступил июль. Нашим товарищам пришлось туго. При исполнительном комитете остались одни большевики, которые знали за что они борятся.
Вскоре положение изменилось. Июльское наступление сыграло роль в пользу большевиков. Они стали приобретать большое влияние среди железнодорожных масс.
Уже в октябре, когда железнодорожники, по приказу Викжеля, вынесли постановление — держать нейтралитет — рабочая масса, руководимая большевиками, была призвана под ружье и требовала вооружения. Но оружия не было ни у Исполкома, ни в Революционном Комитете. Тогда Революционный Комитет постановил отобрать шесть берданок с шестью патронами, находящиеся у комиссара, утвержденного правительством Керенского.
К нему явились трое — Ионов, Бочаров и я.
Потребовали выдачи оружия. После долгих препирательств нам удалось его получить. Революционному Комитету пришлось вынести еще раз постановление «из‘ять револьверы у милиционеров комиссара». Мы снова отправились. Но на этот раз мы явились не с голыми руками, а с теми берданками, которые мы раньше у него забрали.
Комиссар установил часовой срок, в течение которого он должен был разоружить милиционеров. Через час мы действительно получили у комиссара Дендурианца 4 револьвера системы Наган. Не выходя из его кабинета мы об‘явили ему его «свержение». Комиссаром был назначен я — Мажокин.
Начал с осмотра занимаемого комиссаром помещения. Обнаружил ящики с револьверами системы «Наган». Немедленно вооружены были все члены Революционного Комитета и Красная Гвардия, состоящая из 30 товарищей — рабочих вагонных и паровозных мастерских.
Вооруженные они явились в штаб, к Южному мосту, где нами был занят царский павильон. Там они застали рабочих железнодорожных мастерских.
Из числа отобранных револьверов в Московский районный железнодорожный Совет было передано 6 штук.
Наша Красная Гвардия слилась с красногвардейцами других железных дорог и вместе отправились на Казанскую дорогу, где обнаружили несколько вагонов винтовок. Тут у бывшего царского павильона образовался хорошо вооруженный штаб. Плохо обстояло дело с продовольствием.
Тогда Революционный Комитет сделал распоряжение буфетчику павильона, чтобы было изготовлено такое количество обедов, какое потребуется для штаба.
Конечно, содержатель буфета не только не хотел изготовлять нам обед из своего продовольствия, но готов был утопить всех нас в чайной ложке, но твердая рука октябрьских революционеров потребовала, и мы не только получили обед, но предпринимателю пришлось пустить в ход всю посуду, даже серебряную, которая береглась для особых вельможных сволочей царских прихвостней.
Наши боевики — красноармейцы, поедая поварские приготовления на серебряных блюдах, усмехаясь говорили: «Ай-да большевики, если они сейчас нас так кормят, то после победы будет еще лучше».
