Остановка была недолгой. С капитанского мостика раздалось:
— Убрать трап.
Матросы взялись за веревку, чтобы вытянуть его на пароход. Но в это время на него вошла Лена с чемоданом в руке. Вошла и замерла. Узкая длинная доска вздрагивала, под ней покачивалась темно-зеленая вода, поигрывала какой-то щепочкой, сопела, поплескивая в берег. Губы у Лены побелели.
Лейтенант поймал отчаянный взгляд девушки, крикнул:
— Ну, смело!
Подбежал. Кинулся по трапу навстречу. Протянул руку. Она взглянула в его глаза, озорные, смеющиеся, и, чувствуя с ужасом, как все вокруг поворачивается и плывет, шагнула ему навстречу. Он поймал ее на лету, уже падающую, помог ей удержаться и свел на берег.
Завхоз в дождевике, забыв о своих драгоценных свертках, хохотал:
— Ну, девка, отколола. Как с парашютом прыгает…
Матросы затащили на пароход сходни. Машины примолкли. Пароход стало относить от берега, разворачивало течением. С гулким плеском ударили о воду плицы. Матросы торопливо задвинули перила у выхода.
Пароход кинул на воду испачканный сажей рваный клок дыма. Вошел в фарватер. На палубе темнела нахохленная зябкая фигура Утехина. Лена помахала ему рукой.
Лена подошла к лейтенанту, виновато произнесла:
— Извините, товарищ.
Он кивнул понимающе:
— Бывает.
Никогда еще в жизни Лене не было так свободно, так радостно, как сейчас. В душе что-то пело, рвалось наружу, как весенний ручей из-под снега.
— Я… — начала было Лена и запнулась.
Как объяснить ему то счастливое, удивительное, что творилось с ней? Где найти слова?
— У меня сегодня день рождения, — вырвалось у нее, и ей показалось, что этим она сумела обнять все, что чувствовала, все, что случилось с ней.
Место досталось Кате удачное — впереди, у открытого окна. Как только автобус тронулся, она с наслаждением подставила лицо ветру. Мимо неслась земля, только что омытая коротким, сильным дождем, и Катя ощущала ее запах — густой, терпкий, напоминающий запахи детства. Сегодня с самого утра Катя была непонятно счастлива, и мир казался ей красивым, двадцатитрехлетним, таким же, как она сама. Откуда взялось это чувство — она не знала: может быть, причиной его было то, что ей, начинающему репортеру, поручили, наконец, важное дело, а может быть, ощущение это принесла новая нейлоновая кофточка, которую она сегодня первый раз надела.
И в Новопокровке ей повезло — Баталина она застала в последнюю минуту. Он стоял во дворе у мотоцикла, уже в брезентовом дорожном плаще и сапогах, готовый уехать. «Молодой совсем», — отметила Катя.
— Степанова. Из радио. Будем знакомы.
Она встряхнула его тяжелую большую руку и добавила:
— Приехала писать о вас очерк.
Как приятно было произносить эти значительные, такие вкусные слова: «Писать очерк». Произносить впервые в жизни.
— А я на поля. В ночь, — сказал он, осторожно сжимая ее пальцы в своей широкой, жесткой ладони.
— Вот и чудесно, — обрадовалась она. — И я с вами.
— Ну, что ж, — неуверенно согласился Илья.
Его смущала Катина кофточка — совсем прозрачная, словно только намеченная из воздуха. Разговаривая, он смотрел в сторону. Катя с удовольствием подумала: «Славный, застенчивый». Ей понравилось, что этот большой, должно быть, сильный человек смущается ее — маленькой и слабой.
— Только ведь… — начал Илья.
— Что?
— Замараетесь.
Он и не заметил, что вместо «запачкаетесь» употребил деревенское «замараетесь», но ей это слово понравилось. Ей вообще нравилось говорить по-сибирски вместо «простудилась» — «простыла», вместо «замерзла» — «заколела». Было в этих словах что-то прочное, надежное.
Катя улыбнулась:
— Извините, вы женаты?
— Нет.
— Или, может быть, сестра есть?
Он догадался, о чем она.
На минуту ушел в дом, вынес что-то синее и ватную стеганку.
— Идите в избу, там нет никого. Это Васькино… Если не брезгуете.
Катя взяла одежду, ушла в дом. Ожидая ее, он присел на ступеньки крыльца. Небо постепенно расчищалось, последняя туча ушла за горизонт, волоча за собой серый занавес ливня. Илья знал, что дождя больше не будет, но его тревожило, успеет ли пообыгать пшеница, возьмет ли ее комбайн. По опыту он знал, что если и возьмет, то все равно работать будет трудно, и думал о том, что, может быть, напрасно не послушал совета своего помощника Борьки Лапшина — не выезжать сегодня в ночь. Кроме того, было неприятно, что именно сегодня приехала эта нарядная городская девушка, и что будет она ко всему присматриваться, записывать, и потому надо быть все время начеку, чтоб не осрамиться.