Она взглянула на часики. С начала работы прошло не более двух часов, а ей казалось, что она здесь уже очень давно. Становилось холодно. Хотелось спать. Катя примолкла, задумалась.
И вдруг комбайн резко качнуло в сторону, послышался скрежет и хруст. Машина задрожала крупной, лихорадочной дрожью. Илья нажал педаль тормоза, но поздно. Катя поняла, что там внизу что-то сломалось. Еще вхолостую работал мотор, но этот пустой шум казался стоном. Илья спустился вниз, присел на корточки возле ножа, разглядывая что-то. Катя тоже спустилась на землю, подошла к нему.
— Что случилось?
Он не ответил. Да и нужно ли было отвечать? Правое крыло жатки упиралось в крепкий сосновый пень. Было сломано пять пальцев, несколько сегментов ножа, сорвана его головка, порвана цепь. Илья вернулся на мостик и выключил мотор. Теперь, когда стало тихо, было слышно, как шелестит листьями близкий лес, как далеко на дороге шумит автомашина.
Илья стоял и курил. Курил жадно, глубоко вдыхая дым.
— Что делать? — спросила Катя.
Этот человек, который несколько минут назад был таким приветливым и даже близким, теперь вдруг стал чужим, молчаливым.
— Что ж делать? — опять спросила она.
— Ремонтировать будем, — ответил Илья. — Ремонтировать.
«Вот и конец моему очерку», — подумала Катя. От этой мысли хотелось плакать.
На краю поля заморгала фарами автомашина. Илья поднял переноску, помахал ею. Машина подошла к комбайну. Шофер был городской, пожилой мужчина с рыжеватыми усами, в китайской меховой куртке с застежками-молниями. Илья стал уговаривать его съездить на центральную усадьбу, найти механика и получить на складе запасные детали.
— Ты пойми, — говорил негромко Илья. — Пока ты ездишь, я тут сколько проверну! Все подготовлю и цепь склепать успею. К рассвету бы закончили.
Катя понимала, что ему хочется до приезда сменщика вернуть комбайн в строй. Но шофер тупо смотрел куда-то в сторону.
— Мое дело — зерно.
— Ты пойми, раз такой случай.
— Куда я поеду? Я и не знаю никого. Да и кто мне даст… Ночь ведь. Коли бы еще днем.
Ему, должно быть, очень хотелось уехать домой, провести остаток ночи в теплой постели.
— Пишите записку механику. Я поеду, — неожиданно для самой себя сказала Катя.
Илья оглянулся.
— Хорошо.
Он вырвал из засаленного блокнота листок, написал что-то, посоветовал:
— Вы напрямик, через лога. Километров пять срежете.
И вот Катя мчится лесом, корявой, разбитой дорогой. Дребезжит, бьется, словно в судорогах, пустая машина. С разлету нахлестывают по ветровому стеклу низкие ветви берез. Светящаяся стрелка спидометра дергается где-то около тридцати. Шофер зол, оттого по-злому летит машина. Дорога петляет. Кате кажется, что вот-вот машина опрокинется, со скрежетом и треском рухнет в ночную тьму.
Мелькнули темные дома какого-то села. В свете фар вспыхнули и исчезли белые платья девчат. Собаки с диким лаем увязались за машиной, но задохнулись в непосильном беге, оторвались.
Машина мчалась навстречу восходящей апельсиново-желтой луне. Наконец, показалась центральная усадьба. У въезда лохматые, как будто обросшие синими волосами кедры, за ними сквер, цветы на клумбах. В опрокинутом конусе света парень. В петлице пиджака белая астра. Шофер затормозил. Катя высунулась из кабинки, крикнула во тьму:
— Товарищ, где живет механик?
— А вам зачем?
— Комбайн поломался. Мы за деталями.
Парень вскочил на крыло машины, на ходу указывал: направо, налево. У большого дома с наглухо закрытыми ставнями сказал:
— Здесь.
И успокоил Катю:
— Ты смелее. Собаки у них нет.
Внутри крытого двора парень осветил путь электрическим фонариком. Пока шли к крыльцу, успел спросить:
— Ты откуда такая?
— Какая?
— Не знаю. В общем, таких у нас не было.
Катя постучала в дверь.
— Не умеешь ты, — сказал парень. — Дай-ка я.
Он постучал так, что в сенях что-то упало и покатилось по полу. На крыльцо вышла женщина и неожиданно спокойно спросила:
— Ты что, Петька, сдурел? Дом того и гляди разломаешь.
— Михаила Тимофеича нам.
— Занемог он, с утра не подымается.
Женщина хотела закрыть дверь, но Петька придерживает ее ногой.
— Комбайн встал. Авария!
— Завтра.
— Нельзя завтра, — сказала Катя.
