— Не все зависит от образования, — сказал, ни к кому не обращаясь, Москалев. — Многое решает отношение к делу Траулер стоял из-за нашей проволочки.
— Ах вот как! — повернулся к нему Ефимов. — Теперь ясно, откуда у начальства такая информация. Наконец-то вы показали свое лицо! — крикнул он Москалеву. — Настучали руководству, опорочили целый коллектив!
— Спокойно, — сказал Москалев громко, — не надо нервничать. — Голос у него был явно не для конторского помещения. — На судне я этого не любил! И вам не советовал бы попасть на один траулер со мной! А здесь оставаться я не намерен. Сегодня же пишу заявление.
Москалев вышел в коридор, заставленный шкафами, присел на ветхий стул, выкинутый из отдела за ненадобностью, и закурил.
Здесь его и застал Семен Савельевич. Сморщенное его лицо было полно сочувствия, он смотрел сбоку на Москалева, как обычно сощурив глаза и сдвинув к переносице лохматые седые брови. И когда Москалев поднялся и двинулся к выходу, он еще долго смотрел ему вслед, а потом в окно, как Москалев пересекает размашистым шагом дорогу. И ему вспомнилось, как он тоже пришел сюда, в порт, после неприятностей, которые окружили его в институте на кафедре судостроения, где он был таким же резким, как этот капитан.
Вечером Москалев рассказал жене о том, что произошло в отделе. Пятнадцать лет они были женаты, и из пятнадцати лет, если сложить дни стоянок и отпусков, едва ли набиралось года четыре, когда они были вместе. Рита уже свыклась с этим и притерпелась. Жена капитана! Ей завидовали подруги, соседи, все, кто думал, что женой капитана быть легко, что можно не заботиться о деньгах, покупать в валютном магазине любые вещи, жить в комнатах, увешанных коврами. Жена капитана! Ведь даже в порту, в дни прихода, когда большинство жен сразу уезжали домой со своими мужьями, где их ждали домашний ужин, радость встречи, которую полностью можно ощутить только вдвоем, Рита знала, что и сейчас ей надо ждать. Капитан не мог уйти первым, она сидела в его каюте, а он продолжал свою работу, и в эти часы она ненавидела портнадзор, санинспектора, пожарников, ремонтников, многочисленные комиссии управлений, которые со всех сторон наступали на Антона. И в первую ночь они оставались на судне, а утром, когда она еще спала, каюта опять наполнялась людьми, теперь уже говорили о выгрузке рыбы, спорили за место у причала, просили отпуска. И только к ночи они вырывались наконец домой. Все это было.
Теперь Рита долго пыталась успокоить его, убеждала, что он найдет общий язык с Ефимовым, что надо просто перетерпеть, чтобы втянуться в иной ритм и жить в согласии с собой, как и все.
Ковры смягчали голоса, причудливые раковины поглощали звуки, пыхтел никелированный чайник, и ветер раздувал паруса учебного судна «Товарищ» на картине, вставленной в золоченую раму.
Рита понимала, что Антон не может приспособиться к береговой жизни, что у него что-то не ладится и день ото дня все больше наваливается на него тоска по морю. Он и раньше не был особо разговорчив, а теперь за вечер иногда не произносил ни слова, ночью часто вставал, шелестел газетами, и она с тревогой прислушивалась к его шагам, к шипению чайника, к звяканью посуды. Иногда она выходила к нему, садилась рядом, он обнимал ее, говорил что-нибудь ласковое, но чувствовалось, что ему не уйти от своих дум.
Они теперь были все время вместе, было приятно засыпать на его руке, а открыв глаза, видеть его рядом. Она давно мечтала об этом, но надо было еще привыкнуть к тому, что встречи между рейсами должна заменить размеренная жизнь вместе, столь же опасная для любви, как и долгая разлука. И теперь, видя, как мучается и не находит себе места Антон, она тоже подолгу искала решения, рассчитывала, как сделать так, чтобы он, оставаясь работать на берегу, забыл хотя бы на время о своем море.
В воскресенье с утра они шли на вокзал. Так они, не сговариваясь, решили: в выходной день — обязательно на побережье. Стояла осень, и они — он, она и сын Сеня — бродили вдоль пустых пляжей, наблюдая, как накатываются волны на песок и высокие сосны клонятся под ветром. Вдали, почти у самого горизонта, выступал в море мыс, поросший низкорослыми соснами, и прямо у мыса высилась башенка маяка. Волны выплескивались к обрывистому уступу берега, обнажая корни деревьев, песок пляжа становился темным от воды. Немногочисленные отдыхающие из санатория «Якорь» бродили по дощатому настилу, спускавшемуся к самой кромке воды. Иногда шальная волна подступала совсем близко, билась под досками, врываясь в щели. Сидящие на скамейках поджимали ноги, вытирали лица платком или смахивали соленые брызги ладонью.
