Уже третий год Москва не платила дань. Это был вызов Орде. Мурзы жаловались хану, что им не оказывают прежнего почёта, какой, помнят они, был при Улу-Мухаммеде, когда он правил в Золотой Орде. Даже мужики осмелели и не спешили снимать перед эмирами шапки. Конечно, можно было подождать с получением дани, напомнить Василию, как он приходил в Орду за ярлыком, уколоть бесславным пленением — и долг был бы выплачен. Но Мазовше не давала покоя слава Тохтамыша и Улу-Мухаммеда, которые подходили к самой Москве. Он сделает то, чего не удалось обоим, — покорит город!
Мазовша сделал знак рукой, и сразу жест был замечен — к нему подскочил худощавый мурза и, целуя сапог хана, спросил:
— Что желает сиятельный хан?
— Нужно сжечь посады. Ветер дует как раз в сторону Москвы. Под прикрытием огня мы ворвёмся в город.
— Слушаюсь, мой господин! — сказал мурза.
Стоило ему отойти на несколько шагов от Мазовши, как он тотчас позабыл роль раболепствующего слуги, превращаясь в грозного хозяина. Мурза прикрикнул на воинов и велел им спалить посады. Огланы в сопровождении небольших отрядов с факелами в руках разъехались выполнять волю господина.
Посады были великолепны. Деревянные строения, тесня друг друга, устремились ввысь. Невозможно было найти двух одинаковых зданий: крыши островерхие или в виде шатров. Окна украшены деревянной резьбой, а на самом верху домов — единороги и орлы, которые чутко улавливали дуновение ветра и, словно по команде, враз поворачивались в одну сторону. Мазовшу на миг заворожило дивное зрелище — степь не знала резного дела, камень всюду. А тут экое диво!
Соломенная двускатная крыша на одном из теремов вспыхнула, затрещала. Пламя неровными быстрыми ручейками побежало вниз, оставляя после себя огненные полосы и дым. Горящая смола стекала на ступени крыльца, создавая новые очаги, и огонь хозяином разбежался по деревянным балкам и стенам, застилая чёрными клубами небо. Рядом вспыхнул ещё один терем, загорелись диковинные шатры, и пламя охотно пожирало удивительную, замысловатую резьбу. Совсем рядом занялась крыша в форме шатра, на коньке которой возвышался парящий орёл.
Запахло гарью. Конь нетерпеливо перебирал ногами, его пугало зловещее потрескивание горящих крыш и клубы дыма, закрывающие небо. Но Мазовша наслаждался видом полыхающего посада. Сейчас он напоминал хищника, которому нужно сделать всего лишь прыжок, чтобы достать ослабевшую добычу. Самый отважный зверь, повинуясь инстинкту, бежит от огня, а Мазовша готов был броситься прямо в полымя, так как только огненный заслон отделял его от победы.
Некоторое время Мазовша наблюдал, как дым вором заползал в город через бойницы в стенах, а потом махнул рукой. Ордынцы ждали этого сигнала, чтобы устремиться орущей армадой к проёму стен Кремля. Шесть лет назад Улу-Мухаммед смотрел на Кремль именно с этого места. И сейчас то, что не удалось великому Улу-Мухаммеду, осуществит Мазовша.
Бой завязался у самых стен. Звенела сталь, падали убитые. Дым был настолько густым и едким, что ничего не было видно вокруг, а когда он закрывал солнце, казалось, наступила ночь.
Мазовша стоял на возвышении и видел, как его воины вплотную подошли к стенам, ещё один натиск — и они ворвутся в город. Но город, словно напившись живой воды, ожил, из брешей в стенах появились новые отряды дружинников. Казалось, и мёртвые воскресли, цеплялись за ноги нападавших.
Лицо Мазовши оставалось бесстрастным, и мановением руки он посылал к Кремлю всё новые отряды. Они таяли как снег под лучами солнца. Был момент, когда казалось, город пал, один из лучших отрядов татар проник через пролом в стене, но он так и не сумел закрепиться, и все пали, сражённые мечами обороняющихся.
Мазовша видел преимущество горожан. Они знали здесь каждый камень, каждую тропинку. Атаковали с флангов и в лоб, даже дым и тот был их союзником. Дружинники скрывались за ним, как за плотной занавесью, и атаковали татар.
Бой продолжался до самого вечера при свете пылающих костров. Всё так же остервенело матерились ратники, всё так же, призывая на помощь Аллаха, бросались на городские стены татары. И только когда темень и дым плотно взяли город в плен и он стал невидимым совсем, Мазовша повелел своему воинству отойти.
