— Ай да Василий! Ай да князь! Узнаю, узнаю своего крестника!.. Так, кажется, это у вас на Руси называется? Едва на тот свет не отправился, а как воскрес, так девку соблазнять стал. Понравилась? Ладно, успеешь ещё, уступлю я тебе её. Поправляйся только.
Василий приподнял голову и увидел Улу-Мухаммеда. Казалось, хан не изменился совсем, может, только поседел чуток, а лицо сделалось как будто суше. Всё такой же большой и громогласный.
— Кто она такая, хан?
— Она из моего гарема и хорошая знахарка. Вот она тебя и выходила. Не будь её рядом, беседовать бы тебе сейчас с вашим Богом Христом.
— Где мои полки? Они разбиты? — спросил князь тихо.
Улу-Мухаммед развёл руками: походило на то, что он искренне сожалел о случившемся.
— Да, князь, разбиты...
— Выходит... я в плену?
— Ну что ты! Что ты, князь! — возмутился казанский хан. — Ты мой гость! Ты когда-то был моим гостем в Сарайчике в Золотой Орде, останешься им и сейчас. Я рад тебя видеть.
— Если я твой гость, хан, тогда пусти меня с миром.
— Иди, — просто отозвался хан.
Василий Васильевич попытался подняться, опёрся локтями о твёрдое ложе, но силы вдруг оставили его, и он упал на мохнатую подстилку.
Улу-Мухаммед смеялся, но его смех был беззлобным, так мог радоваться человек только с чистой совестью.
— Не печалься, князь, — утешал по-отечески Мухаммед. — Я не стану задерживать тебя долго. Как только ты поправишься, так тотчас можешь отправляться к себе. Сколько же мы с тобой не виделись, Василий? Десять лет? Одиннадцать?
— Двенадцать лет, хан...
— Двенадцать лет! А кажется, это было совсем недавно. Я помню тебя совсем мальчишкой, когда ты пришёл защищать московский стол от своего дяди Юрия. Теперь уже нет эмира Юрия, и тот мальчишка давно вырос. Сейчас передо мной воин! Знает Аллах, я часто вспоминал тебя! — И трудно было понять, что кроется за этими словами. — Хотя, поверь мне, Василий, у меня был повод, чтобы обижаться на тебя. Но я всё простил! Я просто рад видеть тебя в своём доме!
— А не лукавишь ли ты, хан? Твой ли это дом? — спросил великий князь. — Я узнаю эти места, мы находимся в Нижнем Новгороде, и келья, где ты сейчас сидишь, монашеская!
— Нет, ты не прав, князь! — мягко возразил Мухаммед. — Твои дружины оставили Нижний Новгород, и мне ничего не оставалось, как войти в него.
— Так же ты заходишь без приглашения и на окраинные русские земли.
— Оставим взаимные упрёки, князь, — слегка нахмурился Улу-Мухаммед. — Они ни к чему не приведут. Твои дружины тоже частенько нарушали мой покой. Ты укреплял моих врагов своими дружинами, когда я, как загнанный пёс, бегал от них по всей Орде, пытаясь отыскать хоть какое-нибудь пристанище! Помнишь, князь, я обращался и к тебе! — на мгновение в его глазах вспыхнула ярость, но хан тотчас улыбнулся, и снова Василий Васильевич увидел перед собой гостеприимного хозяина. — Оставим этот разговор, думаю, мы вернёмся к нему, когда ты поправишься совсем.
— Что стало с моими братьями?
Улу-Мухаммед опять улыбнулся.
— Они все мои гости! Только вот твой брат Иван отказался от моего гостеприимства и удрал от моих батыров босым на быстром скакуне. — Хан посмотрел на Василия, и князь разглядел в глазах Мухаммеда сожаление. — Очень жаль, что мы встретились здесь. Нам бы быть союзниками, а мы враждуем. Нам бы забавляться вместе на соколиных охотах, а мы друг друга упрёками обижаем. — И уже весело: — Думаю, князь, у нас будет с тобой время, чтобы потравить зверя и птицу побить, отдыхай у меня столько, сколько тебе вздумается! И без женской ласки ты не останешься, у меня такие красавицы есть, у тебя дух захватит! — смеялся Улу-Мухаммед. — И ещё ты должен благодарить меня, что я спас тебя от смерти. Мои лекари залечили одиннадцать твоих ран, и всё время ты находился между жизнью и смертью.
— Лучше бы они не делали этого... — прошептал Василий Васильевич.
— Полно тебе горевать, князь, ты ещё молод, жизнь твоя только начинается, — успокаивал казанский хан. — Когда-нибудь я тебе напомню эти слова, и ты согласишься со мной, скажешь, что был не прав.
