— Это неправда, — всегда можно попытаться отрицать очевидные факты, вдруг сработает. — Ты говоришь так только потому, что хочешь оградить меня от кошмара, в котором сама оказалась.
— Это не кошмар, это моя семья.
— Я люблю тебя, — прошептал я даже не ради того, чтобы она образумилась и изменила свое решение, а просто чтобы она это знала.
Эмми отвернулась, ничего не ответив. Когда она снова посмотрела на меня, мне вдруг показалось, что она с трудом сдерживает слезы.
— Ты еще долго собираешься здесь стоять? — с вызовом спросила Эмми, но вопрос прозвучал наигранно, а мелодичный голос предательски дрожал.
— Я уйду, как только ты скажешь, что я больше тебе не нужен, — на память пришло, что к этому методу нередко прибегают персонажи так горячо любимых младшим братом фильмов. Если не ошибаюсь, после этого должно последовать слезное признание в том, что, конечно, нужен, еще как нужен, и я отчаянно на это рассчитывал. Но то ли Эмми смотрела другие фильмы, то ли этот поворот сюжета лишь фантазия сценаристов, но она ответила совсем иначе.
— Ты мне больше не нужен, — отчетливо чеканя каждое слово, произнесла Амаранта, и эхо огромной туалетной комнаты подхватило ужасное признание.
Вот тут я действительно растерялся. По всем законам жанра мне теперь следовало развернуться и уйти, что, естественно, делать совсем не хотелось. Амаранте эта ситуация, по-моему, показалась забавной. Она стояла, чуть приподняв уголки губ в хитрой усмешке, и внимательно изучала меня, слегка наклонив голову набок.
— Ну? — вопросительно произнесла Эмми, кинув взгляд в сторону двери, словно намекая, что мне уже пора.
Я бы с удовольствием повеселился вместе с ней, если бы не понимал со всей отчетливостью: стоит выйти за эту дверь, и пути назад уже не будет. А разве может быть что-то страшнее, чем безвозвратно потерять Амаранту? Я предпринял отчаянную попытку переубедить ее:
— Этого не может быть. Мы созданы друг для друга.
— Раньше ты думал по-другому.
Я сразу же уцепился за эту фразу. Намного легче предполагать, что в Эмми говорит простая женская обида, чем признать, что она действительно разлюбила меня. Но развить эту мысль не удалось. В ту самую минуту, когда я уже приготовился произнести пламенную речь на тему того, как был неправ в свое время, дверь в туалет распахнулась.
— Вот это встреча, — не узнать этот веселый мальчишеский голос было невозможно. Конечно, он принадлежал странному вампиру, с которым я вчера имел честь познакомиться. — Вы, кажется, о чем-то беседовали, а я так невежливо прервал вас. Не стесняйтесь, продолжайте.
— Он уже уходит, — голосом, не терпящим возражений, заявила Эмми.
— Вот так скоро? — Парень выглядел искренне огорченным. — Как жаль. Ведь с ним хотел познакомиться кое-кто еще.
— Дитрих, перестань. Зачем впутывать сюда его? — нервно спросила Амаранта.
Так я узнал, что парня с песочными волосами и наивной улыбкой ребенка зовут Дитрих. Чувствовалось, что его стоит опасаться, несмотря на невинное выражение лица. По крайней мере Эмми его явно побаивалась, а она все-таки вампир.
До слуха донесся стук каблуков, и не успел я опомниться, как к нам присоединилась еще одна моя «старая» знакомая — красавица-вампирша. Любопытно, что на ней было платье примерно того же фасона, что и вчера, изменился только цвет.
— Я смотрю, у вас здесь вечеринка, — проворковала прекрасная незнакомка. — Не против, если я присоединюсь?
Ее голос полностью соответствовал внешности и звучал просто потрясающе, он тек как патока, исподволь обволакивая своей тягучей прелестью, так что я в прямом смысле еле устоял на ногах. Но вампирша, видимо, привыкла производить на особей мужского пола именно такое впечатление, поэтому мое немое восхищение не вызвало у нее ни малейшего интереса. Зато Амаранта явно насторожилась, с плохо скрываемым беспокойством наблюдая за моей реакцией.
Если честно, это было даже приятно. Выходит, моя скромная персона была не настолько безразлична Эмми, как она хотела показать. Что до восхитительной вампирши, то я, как любой мужчина, состоящий в том числе из гормонов, просто не мог не реагировать на нее. Но мне бы и в голову не пришло променять Эмми на это обворожительное мраморное изваяние — иначе охарактеризовать девушку я не мог. В ней не чувствовалось жизни, больше всего она походила на лишенную души искусно вылепленную статую.
