Повезло еще, что на посетителях не было масок, иначе поиск Амаранты мог бы усложниться. Впрочем, я скромно надеюсь, что мне все равно удалось бы найти Эмми, даже если бы на ней красовался костюм Микки-Мауса. Но эту теорию проверить не удалось, потому что Амаранта нашла меня сама.
Я медленно продвигался по периметру зала, когда чья-то рука схватила мое запястье. Обернувшись, увидел Эмми, которая жестом поманила меня за собой. Конечно, я без тени сомнения пошел следом. Тепло, исходящее от ее ладони, разлилось по телу, и я мог думать только о ее бархатистой коже.
Она провела меня через весь зал, мы свернули в какой-то коридор с яркими лампами дневного света и вошли в первую же дверь слева. Как оказалось, это был женский туалет.
Несколько девушек, увидев меня, недовольно завизжали, но Эмми командным голосом заявила, что туалет сломан, и они должны немедленно освободить помещение. Никто не осмелился спорить, и всего за несколько секунд девушки дисциплинированно выполнили приказ. Их скоростью мог бы гордиться любой армейский командир. Мы остались наедине. Но Амаранта не успокоилась на этом, она открыла каждую кабинку, желая убедиться, что все ушли, и только после этого развернулась ко мне.
У Эмми было более чем серьезное выражение лица. Она хмурилась и кусала нижнюю губу, что лишь привлекло внимание к этой части ее лица, и я невольно вспомнил наш единственный поцелуй. Кровь сразу же бурным потоком понеслась по венам, сердце бешено заколотилось в груди, что, конечно же, не ускользнуло от внимания Амаранты.
Я видел: Эмми нервничала все сильнее. Она не могла спокойно стоять на месте: переминалась с ноги на ногу, поднимала руки, чтобы поправить и без того идеальную прическу, потом стремительно опускала их и, кажется, хотела что-то сказать, но все не решалась произнести первое слово.
— Снова повторишь, что я должен уйти? — Самообладание постепенно возвращалось ко мне, и я первым нарушил молчание.
— А это поможет? — Эмми, наконец, остановилась напротив меня, облокотившись на мраморную столешницу умывальника.
Я изучал выражение безукоризненного лица, которое было мне так дорого, и не находил в нем отклика на собственные чувства. Какие бы эмоции ни испытывала сейчас Эмми, они оставались для меня загадкой.
— Не думаю, — покачал я головой. — Ведь ты сама просила меня прийти к тебе на помощь.
— Что я делала?
— Ты мне снилась и просила о помощи, — постарался объяснить я, но вслух это звучало не очень убедительно, а при более детальном изучении и вовсе глупо.
— Вот оно что. Теперь, конечно, все понятно, — Эмми вздохнула. — Я не знаю, что тебе снилось, но это точно была не моя инициатива. Я все-таки вампир, а не ночная фея, — в ее голосе звучал вызов.
— Пусть так, — решил я не обращать внимания на ее агрессивные интонации, — но ты оставила мне послание. Или это ты тоже будешь отрицать?
Эмми смущенно опустила глаза. Похоже, тут ей нечего было возразить. Значит, я не ошибался, когда думал, что стихотворение предназначалось мне.
— Это было ошибкой. К тому же я пыталась предупредить тебя об опасности, но вовсе не просила меня разыскивать. Зачем ты вообще приехал? Какой теперь в этом смысл?
— Но я уже здесь, и этого не изменить!
— Прости, — Амаранта сникла, вся спесь на мгновение покинула ее, и она превратилась в мою Эмми. У меня снова защемило в груди. Но ее губы почти тут же снова тревожно сжались. — Тебе не надо было приходить. Здесь для тебя небезопасно.
— Ты что, не слышишь? — Меня поразила ее непробиваемость. — Я пришел за тобой, — при этих словах я взял ее за руку, — давай уйдем отсюда вместе.
Столь долгожданное прикосновение к атласной коже отдалось во мне новым всплеском эмоций, и я с трудом сдерживался, чтобы не перейти грань. Прерывистое дыхание и дрожь в голосе выдавали мои чувства с головой. Эмми посмотрела мне в глаза, как будто ища в них подтверждения правдивости сказанных слов, и, найдя его, горько усмехнулась.
— Ты немного опоздал.
— Что? — не понял я.
— Было время, когда я только этого и ждала, но теперь все в прошлом. — Ее рука выскользнула из моей, и Амаранта сделала шаг назад, увеличивая дистанцию между нами. Я вдруг ощутил себя шариком, из которого выпустили воздух. Только меня покинул не гелий, а надежда. Ужасно было думать о том, что еще немного — и я окончательно потеряю ее.
