Женщина стояла на четвереньках, утопив ладони в мох, над ней нависал мужчина – бедра ритмично двигаются, рука вцепилась в ее черные волосы. Голова у женщины то ли была откинута назад, то ли он оттянул ее силой. Оба издавали звуки, звериные, странные, дикие. Было что-то пугающее и завораживающее в этом зрелище. Я резко остановилась, не в силах отвести взгляд.
Мужчина обернулся и в упор посмотрел на меня. Поманил:
– Ну давай, присоединяйся!
И усмехнулся, а потом расхохотался. Женщина вывернула шею, пытаясь увидеть, к кому он обращается. И тоже усмехнулась, лицо ее было одурманено похотью. Обнаженная спина ослепительно сияла среди темных деревьев.
И хотя мне всегда нравилось считать себя свободной от любых предубеждений, сексуально раскрепощенной, я попятилась, споткнулась и понеслась прочь, не замечая веток, хлещущих по лицу, по ногам. В ушах стоял его смех.
* * *
В Охотничьем Доме я первым делом включила кофеварку. Пальцы не слушались. Руки тряслись. Наверняка просто от холода и мышечной усталости, но я понимала, что сцена в лесу напугала меня. Ее животность, дикость. Я услышала, как за спиной открылась дверь. Не обернулась. По тому, что не раздалось никакого приветствия, я догадалась, что это Марк. Господи. Только его мне сейчас не хватало.
Я запихнула золотистую капсулу в щель и нажала на рычаг. Последовал шорох, потом стук – капсула провалилась в контейнер. Черт! Да что у меня с руками.
Марк уже стоял рядом.
– Смотри, надо сначала повернуть здесь, а потом вставить капсулу.
Он нажал на кнопку, и ароматная бархатно-коричневая струйка полилась в чашку.
– Спасибо, – сказала я, не глядя на него.
– Миранда… Мэнди… Я хочу извиниться за вчерашнее. Не знаю, что на меня нашло. Видимо, много выпил, а потом еще эти таблетки – что это, кстати?
– Это не оправдание.
– Нет, – быстро согласился он. – Не оправдание, я знаю. Я вел себя недопустимо. Я сделал тебе больно?
Я закатала рукав и показала синяк впечатляющего фиолетового оттенка.
Он опустил голову.
– Прости. Поверить не могу, что я это сделал. Иногда… не знаю… на меня что-то находит. Будто это сильнее меня… но это непростительно. И я ведь не на тебя злился. На Джулиена. Это единственное, за что я не хочу извиняться, не могу. Он не стоит тебя, Миранда. Никогда не стоил. Но сейчас особенно…
– Нет, – я подняла ладонь, – что бы ты ни думал о его «маленьком секрете», или как ты там это называешь, я хочу, чтобы ты держал все при себе. Ради меня, если не хочешь сделать это ради него. Понятно?
– Да, но… – Он снова смотрел на меня, на лице сомнение. – Я просто… я же о тебе думаю, Миранда. Я считаю, ты имеешь право знать, что он сделал. Ты уверена?
– Да. Абсолютно уверена.
Я глотнула кофе. Слишком горячий, обжег язык, но я не собиралась показывать, что мне больно.
– Ах да, Марк…
– Что?
– Еще раз тронешь меня – как во время «Твистера» или в ванной, – и я убью тебя нахрен. Усвоил?
Я плохо спала ночью. По-моему, я плохо сплю уже месяц. А кажется, будто годы.
Когда я вошла в Охотничий Дом, чтобы позавтракать, Эмма уже вовсю готовилась к праздничному ужину. Ненакрашенная, волосы собраны в узел. По-моему, я никогда не видела ее без макияжа. Так странно впервые увидеть человека с обнаженным лицом. Особенно если у него такая светлая кожа, как у Эммы. Сейчас ее лицо было совершенно бесцветное.
Эмма сообщила, что запланировала грандиозный ужин. В холодильнике горы копченого лосося и говяжьего филе, добавила она, взбивая тесто для блинчиков. Господи, она сама печет блинчики.
– Магазинные на вкус как картонки, – сказала Эмма. – А готовить их легко.
Она была явно в своей стихии, даже напевала что-то. Попросила меня нарезать рыбу маленькими треугольниками. Хорошо, когда есть на чем сосредоточиться. Но как я ни старалась думать только об одинаковости лососевых треугольников, мысли мои быстро унеслись.
– Господи, Кейти! – вдруг вскрикнула Эмма. – У тебя кровь! Ты что, не видишь? – И с легким раздражением: – Ой, ты рыбу запачкала.
– Правда? – Я посмотрела на руки. – Ого.
Она была права. На указательном пальце глубокий порез. Видна ярко-красная плоть. Рыба тоже красная.
