«Нужно заставить прописные истины кувыркаться на туго натянутом канате мысли ради того, чтобы проверить их устойчивость», — писал Оскар Уайльд.
Оказывается, не так трудно найти, открыть истину, как трудно доказать ее основательность, незыблемость, современные полномочия.
Традиция европейской интеллектуальной литературы, испытывающей истину на устойчивость, помнит у своих истоков еще Сократа и не прерывается две с половиной тысячи лет. Современная шведская литература — полноправная наследница и этой традиции. Надо думать, во все времена актуален вопрос: чем подлинная литература отличается от поддельной, от суррогата?
Сегодня этот вопрос, быть может, в силу перенасыщенности рынка книжной продукцией, актуален как никогда.
Возьму на себя смелость утверждать, что ни в каком другом жанре: ни в приключенческой литературе, ни в научной фантастике, ни в историческом романе — не чувствует себя подделка так привольно, самоуверенно и неуязвимо (благодаря читательскому спросу), как в книгах о любви, о человеческих страстях, освещающих, окрашивающих, испепеляющих отношениях мужчины и женщины.
Роман Юнаса Гарделя «Жизнь и приключения госпожи Бьёрк» — литература подлинная.
В подлинной литературе, если говорить совсем коротко, взгляд автора на описываемые события и героев всегда не менее интересен, а то и более интересен, чем сами приключения этих героев, перипетии их судеб.
В романе «Жизнь и приключения госпожи Бьёрк», который может быть по множеству признаков отнесен в рубрику «женского любовного романа», перед нами развернуты во всем многообразии человеческие чувства — томление, страх, трепет игрока, делающего в любовной игре отчаянную ставку, надежда, боль, обида, ненависть, опьяняющая радость, но среди всех этих чувств нет одного — любви. Это роман о желании, о потребности быть любимой, о неродившейся любви.
Способность любить, быть может, сродни таланту, это дар, которым небеса обделили героиню.
А может быть, небеса здесь и ни при чем. Юная Вивиан, вступая в жизнь, уже обманута, в ней подавлено доверие к себе, ей не суждено развиться во всей полноте своего естества. Общество ей подсунуло, а она по наивности поверила в магическую силу «Букваря очарования», содержащего полную рецептуру «дамского счастья».
Сюжет романа остроумен, достаточно динамичен, и нет нужды предвосхищать впечатления читателей.
«Жизнь и приключения госпожи Бьёрк» счастливо дополняют сборник, предлагающий читателю широкий спектр и жанровых, и стилистических направлений в современной шведской прозе.
Если вы принадлежите к низшим классам, чье равнодушие к искусству в его созданиях высокой пробы огорчительно, или, напротив, если вы принадлежите к «высшим» классам, для которых искусство лишь элемент отчасти душевного, а по преимуществу житейского комфорта, — вам нужно отложить эту книгу в сторону.
Но если вы хотите не только узнать Швецию, но понять дух и душу этой страны, нет лучшего способа удовлетворить это серьезное желание, как познакомиться с новой для русского читателя литературой, где труд познания самих себя совершается искренне, интеллектуально бесстрашно и талантливо.
М. Кураев
Биргитта Тротциг
Предательство
© Перевод Н. Фёдорова
Про Товита, сына хуторян из Тостеберги, люди говорили, что на вид он сущий убийца — или самоубийца, все равно, суть-то одна; брови у него были темные, сросшиеся, и выражение лица казалось от этого зловещим и вместе страдальческим. Но что бы там ни было, жил он с укором. А история вышла вот какая.
Место, где располагалось его имение, было мрачное, неприветливое. Дремучие заросли высоких вязов безрадостным темным шатром накрывали скромную усадебку, сад за домом неприметно переходил в поросший ольхой, заболоченный выгон. Дальше в низине бежал ручей. Жилой дом был весь серый, в окнах лишь изредка отражалось летучее облачко. Занавески в сенях и те выглядели серыми, будто паутина. Родители его слыли чудаками — сидят на своем хуторе как сычи, поди, и говорить разучились. Когда Товит появился на свет, оба уже были в годах. Много лет они ждали, чтобы чресла их подали признаки жизни — чтобы наконец-то началась жизнь. Много этак минуло лет. В долгом-долгом ожиданье… И вот однажды ей, жене то есть, стало не по себе — голова всё кружится, кружится. При каждом шаге бросает в холодный пот, мутит. Захворала, видать, решила она, а ведь в ее возрасте женщины не любят лишних разговоров про женские болезни, про опухоли. И сон не шел на ум: она лежала с закрытыми глазами и старательно притворялась, будто спит, только бы муж не заметил, — но страх не отпускал, тисками сжимал душу. Когда утро, холодное и ядреное, алело за восточным окном (была осень, багряный свет проникал сквозь уже прозрачный высокий ольховник, первым сбросивший листву), у нее едва хватало сил подняться с постели. В конце концов она превозмогала себя. Но, дойдя до кухни, падала на стул — муж к тому времени давно трудился на скотном дворе, вот ведь сколько все это длилось, — опять подступала тошнота, скулы сводило, рот наполнялся слюной, волнами накатывало головокружение. Вдали, за ольховником, меж стволов и ветвей, виднелась озаренная первыми солнечными лучами полоска моря — недвижная, глянцевая, мертвенная. Дрожь пробегала по всему ее телу: так ли, иначе ли, а ей конец.
