Потом Стокгольмскую дорогу переименовали. Новая автострада вообще прошла в стороне от Энебюберга, и Стокгольмская дорога, когда-то большая и гордая, чтобы не сказать грозная, стала вдруг Старой Нортельской, а потом и Энебюбергской дорогой, и все жители западной и восточной стороны в одночасье стали бывшими.
«Голые деревья — это голые деревья, — думает госпожа Бьёрк. — Районы вилл, пастбища и дороги всюду на одно лицо — они обречены. Их и уничтожать не надо, они так похожи друг на друга, что тем самым уже стерты с лица земли и забыты».
Но тут подходит спаренный автобус, и госпожа Бьёрк пускается в дальний путь.
What do we leave? Nothing much. Only Anatevka…[21]
Госпожа Бьёрк поедет в Италию. Почему именно в Италию, она точно не знает. Но от этого путешествовать еще интереснее.
Может, ей хочется отведать спагетти, а может, искупаться в фонтане Треви, а может, ей хочется, чтобы ее похитили сицилийские мафиози (они будут отрезать ей пальцы по одному и посылать господину Бьёрку, но он, пожалуй, поскупится на выкуп, а может, сочтет, что допустить, чтобы тебя похитили, неприлично, и пусть, мол, это послужит уроком госпоже Бьёрк).
Нет, госпоже Бьёрк не хочется ни того, ни другого, ни третьего.
Смутное желание госпожи Бьёрк попасть в Италию вызвано тем, что она хочет вместе с хиппи посидеть на Испанской лестнице и, презирая буржуа, поесть там мороженого, в точности как в романах Биргитты Стенберг[22].
Как бы это получше сформулировать? Когда супругов Бьёрк представляют новым людям, если госпожа Бьёрк сразу решит: «Боже! Что за идиоты!», она может не сомневаться — господин Бьёрк в следующую минуту пригласит их на обед.
Вот именно от этих людей, которых господин Бьёрк приглашает на обед, госпоже Бьёрк и хочется освободиться, ведь отчего идиоты становятся идиотами? Оттого, что понемногу привыкают к другим идиотам, постепенно подпадают под их влияние.
Это трудно объяснить, но госпожа Бьёрк чувствует: она сбежала в последнюю минуту, еще мгновение, и ловушка захлопнулась бы.
Госпожа Бьёрк чувствует себя настоящей Мерил Стрип.
Она где-то читала, что африканские пигмеи ведут счет на свой особый лад.
Они считают так: один, два, три, много.
Все, что больше трех — это много. Мудрых волхвов было трое, дураков — много. В мире много зимних улиц, стран света тоже много, много времен года, и у господина Бьёрка много родни. Много злобной мелюзги, которая хочет тебя обидеть и тебе навредить.
А госпожа Бьёрк одна. Одна одинешенька. И единственна. И жизнь у нее одна, другой не будет.
Однажды они с господином Бьёрком поругались, и он взревел:
— Помни, я могу тебя вышвырнуть вон в любую минуту! Ты полностью зависишь от моей доброй воли.
«Теперь или никогда! — думает госпожа Бьёрк, открывая дверь туристического агентства. — Теперь или никогда».
Рейс в Италию будет только завтра утром. Госпоже Бьёрк придется одной провести в городе целый день и целую ночь.
Этого она не предвидела. Ее уже много раз подмывало пересмотреть принятое решение. В полной растерянности тащит госпожа Бьёрк свой тяжелый чемодан из дверей агентства. Пошел дождь. Кожаные туфли промокли от снежной слякоти. Госпожа Бьёрк бредет по бесконечной длинной Свеавеген, сама не зная куда. Вдали виднеется высокое здание научного центра Веннер-Грен, а за ним — грязное серое небо и долгая зима. Госпоже Бьёрк хотелось бы встретить кого-нибудь из знакомых, чтобы рассказать о своем приключении, о том, что она, госпожа Бьёрк, решила уйти от мужа и стать свободной.
Ей и в самом деле нужно кого-то убедить, кому-то просто довериться. Ноябрьский день короток, темнеет слишком быстро. С темнотой надвигается страх. Мимо один за другим мелькают прохожие, но никто не подходит к ней как знакомый.
День ползет дальше грязным ручьем. Дождь переходит в снег. Госпожа Бьёрк дошла до Веннер-Грен и повернула обратно. Почему никто не скажет ей, что делать? Что делать с чемоданом? Что делать с собой?
Может, стоит как ни в чем не бывало возвратиться домой, а завтра с раннего утра уехать снова? Или переночевать в гостинице? Но гостиницы в Стокгольме так дороги. Не для того она пять лет копила деньги, вкалывая на переменах в школе Энебю, не для того пять зябких лет, заработав воспаление мочеточников, раздавала мячи и прыгалки сопливым мальчишкам на школьном дворе, чтобы растратить деньги уже в Стокгольме.
