Силвио даже не пошел в кафе. Не мог он в эти дни уединиться где бы то ни было, в то время как там, снаружи, на улице, люди, изумленные, нарочно задевали его локтями, чтобы лучше рассмотреть, в то время как книга, выставленная на обозрение всего города, нуждалась в его защите. Он вернется в кафе с экземпляром книги под мышкой, чтобы Нобрега хорошо ее видел и мог наконец поощрить его к встрече, откладывающейся в течение нескончаемых месяцев.
Нобрега уже давно ждет его. Так ему показалось, когда он вошел в кафе и увидел его, побледневшего, беспокойного. Силвио еще несколько дней назад надеялся, что увидит его поблизости от отдела. Скульптор похудел, однако глаза на его осунувшемся, болезненном лице были жизнерадостны, иногда сверкали, что было непривычно для него и не вязалось с медлительностью жестов.
Силвио непростительно забыл захватить с собой экземпляр книги; но он сходит за ним, если Нобрега того пожелает.
Тот был окружен несколькими студентами, которых, как он слышал ранее, называли Зе Мария, Жулио и… Он не помнил всех имен. Кроме студентов, там был рыжеволосый мужчина средних лет, ежеминутно поглядывавший на соседние столики, вероятно, из-за своего легкомысленного непостоянства, участвовавший одновременно в нескольких беседах и, конечно, мысленно находившийся далеко отсюда, куда переносили его возбужденные думы. Один из них назвал его Тадеу. Не об этом ли поэте Тадеу писали газеты?
Зе Мария уединился и раскрыл учебник. Остальные даже не заметили этого; казалось, они скучали. Неторопливо разговаривали. Силвио, как это ни странно, уже не испытывал удовольствия, слушая их, и даже слова Карлоса Нобреги не производили на него впечатления. Что произошло в его душе, почему он вдруг стал безразличным? Сейчас, когда книга была опубликована… Но нет, он не хотел этого. Это было бы предательством.
Внезапно кто-то из них крикнул:
— Этот старик невыносимый тип! А вы еще включили его поэму в «Рампу».
Возмущенный голос принадлежал Тадеу. Опомнившись, он прикрыл рот руками, чтобы погасить эхо последних слов, а глаза бегали вокруг, стараясь определить, не услышал ли его сыщик, который мог находиться здесь. Это ошибка — упомянуть «Рампу» во весь голос. Кто знает, не является ли тот тип с неприятной наружностью в зеленых очках… Кому нужно это бесполезное донкихотство? Он отец семейства. Эти ребята, смелые только потому, что им нечего терять, тоже не знают, что иногда он безжалостно кромсает свои собственные стихи, чтобы неправильно истолкованная фраза не могла испортить его репутацию в глазах городских властей… Однако его не покидало чувство обиды за то, что его отстранили от сотрудничества в журнале, унизив перед этим коварным стариком, поэтом Аугусто Гарсия.
— У меня такое впечатление, что вы не понимаете друг друга, — подлил масла в огонь студент, которого называли Жулио. — Между вами что-то произошло…
— Ничего, честное слово! — заверил поэт. — Конечно, существуют некоторые литературные расхождения. Я эстет, как вы знаете, как в поэзии, так и во всем, что касается внешнего вида издания (все они одного формата и напечатаны на одинаковой бумаге), в то время как он небрежный тип… Но не будем говорить об этом. Я хочу сказать, что между нами нет личных конфликтов.
— В то время как он… говорили вы… — и Зе Мария, на этот раз заинтересованный разговором, захлопнул книгу, готовясь поглотить свою долю на этом ужине.
— Я ничего не говорил. Всем известно, что наши позиции, хотя и берут началу из одного источника, незыблемого лирического корня португальской поэзии, имеют различные особенности. Эта фраза вам покажется слишком витиеватой, слишком пышной…
— Точно, — согласился Зе Мария. — Я так и написал бы в моей критической статье.
— Вы здорово меня провели!.. Здорово меня выставили.
— Выставил? Вы имеете в виду несколько пирожков?..
Силвио перестал следить за беседой, когда услышал, как Тадеу подчеркнул, что его книги печатают всегда на одной и той же бумаге и одинакового формата. Это, должно быть, действительно важная деталь. А если он не найдет такой же бумаги для своей второй книги? Эта мысль, заставшая Силвио врасплох, обеспокоила его. Именно поэтому он нуждался в общении. Как он мог предполагать, хотя и изредка, что не нуждался больше в поддержке одного из тех предопределенных ему судьбой людей, таких, как Карлос Нобрега?! А почему не другого, например поэта Тадеу, уже опытного литератора? Газеты писали даже, что в Германии перевели некоторые из его стихов. В Германии, бог мой, как могла слава преодолевать такие расстояния! Может быть, поэт Тадеу был ближе к его чаяниям и сомнениям. Но он, конечно, был недоступен. Нобрега, напротив, был весьма приветливым и побуждал его к знакомству, и, кроме того, между ними были уже прецеденты, оправдывавшие их сближение. Но сейчас он был другим. Может быть, он болен. Скульптор часто покашливал и напрасно старался сдержать этот кашель.
