— Я мог бы пробраться в сарай и выкрасть для вас какие-нибудь инструменты.
— Нет, — пробормотал Эльдар. — Вы нам немного времени выиграете, а сами сообщите в чародейский приказ обо всем.
Князь навинтил на трость набалдашник и, опершись на нее, захромал к выходу.
— Поберегите себя, Серафима. — У порога он поклонился, скрипнув спиною. — Иначе Мария Анисьевна себе этого никогда не простит.
Не дожидаясь ответа, он вышел, и до нас донеслось звяканье железа о железо, в замке проворачивался ключ.
— Крепкие двери, — сказала я одобрительно, — ломать их долго придется.
— В любом случае, букашечка, любые петли рано или поздно слетают, и возьмут нас тепленькими.
— Ну не сейчас ведь. Может, старый пан успеет Геле весточку передать, и она с Брютом нас спасет. У канцлера, я знаю, уйма всяческих способов супротив чародеев припасено, думаю они и против навов сработают. А ты не спи, пытайся от артефакта поганого освободиться!
— Слушаюсь и повинуюсь.
Я удивленно на него посмотрела. Чародей пьян? Однако как его с малой толики развезло.
Мамаев замер, сосредоточенно прикрыв глаза, я, чтоб времени не терять, принялась дергать за цепочку, стараясь выдернуть ее из стены. Рывок, второй, третий… Примерно на восьмом десятке — я уже успела взопреть от усилий — цепь слегка поддалась. Я вскрикнула и уперлась ногами в стену, до звона натянув звенья. Ну же! Р-раз!
Пребольно стукнувшись спиной о доски, я расхохоталась.
— Молодец, — сказал Эльдар. — Работаем.
Дверь содрогнулась от удара.
— Быстрее, Серафима. У нас минуты две, если они поднесут таран.
— Делать что? — подбежала я к нему.
Я подумала, что поднести-то они поднесут, только в узком коридоре размахнуться не получится, удар по косой пойдет. А вторая мысль была страшной. Князь может меня придушить без дверевыбивания, и Эльдара, и… Эту мысль я додумывать не стала.
Чародей пьяненько мне подмигнул:
— Огоньком меня, барышня, не угостите?
Я воззрилась на нахала, заметила, что вокруг его черных зрачков проявились ярко-алые ободки.
Грохот ударов оглушал, Мамаев перешел на крик:
— Обними меня, блаженная, да так крепко, как только сможешь. Если силы вместе сольем…
Не дослушав, я обвила шею Эльдара, поерзала, перекинула ему через голову свою цепь, чтоб не мешалась, и прижалась всем телом к его.
— Больно?
— Молчи, сосредоточься, войди в огонь.
Не получалось у меня сосредоточиться. Грохот-то какой! Ну, положим, грохотом можно пренебречь, а вот то, что я в такой неприличной близости от мужчины…
Раздраженно скрипнув зубами, я вжалась в чародея изо всех сил. Томность? Любострастие? Плевать. Если наша огненная страсть делу пригодится, на все плевать.
Запрокинув голову, я посмотрела Эльдару в глаза, отчего-то мне показалось, что полны они не страсти, а любви и тихой грусти. Алые ободки у зрачков расширились, завертелись, налились золотистыми отблесками. Я смотрела в них не отрываясь. Неклюды умеют заставлять животных прыгать через горящие кольца на потеху публике. Стану зверем. Притворюсь, воображу, я умею. Мур-р… То есть, ав-р! Серафима, жги! Я прыгнула в круг бушующего пламени.
Дверь слетела с петель и рухнула на пол камеры. Все было кончено.
Если верить народным приметам, год Евангелине Романовне предстоял, во-первых, до крайности суетливый, а во-вторых, полный служебных нарушений. Она встретила Новогодье на площади, где мокошьградская публика собиралась, любовалась салютами и угощалась разнообразными горячительными напитками. Диспозиция позволяла сыскарке одновременно следить как за главными воротами княжеской резиденции, так и за тайной боковой калиткой, выходящей в тупиковый переулок. Слежку предполагалось вести до утра, поэтому девушка запаслась у лоточника дюжиной горячих пирожков, остывших, впрочем, до обидного скоро. Холодное тесто стало невкусным, Геля спрятала пакет с пирожками за пазуху. Голод не тетка, до рассвета еще, глядишь, лакомством покажутся.
Утра ждать не пришлось. Когда фейерверки отгрохотали, а площадь почти опустела, из тупикового переулка показалась одинокая женская фигурка. Одета мадемуазель Мерло была престранно, в овчинный тулуп и валенки не по размеру, отчего ступала с преувеличенной осторожностью, чтоб не оставить обувку в снегу.
