— Моими? — хмыкнула навья. — Тебе трещотка твоя Абызова всю подноготную в уши льет, а я только и успеваю «да» и «нет» отвечать. Любопытно, кому в голову пришло ее с Гуннаром Артемидором свести?
— Случайность или судьба? — Про рыжую голову, в которую эта мысль пришла, Мамаев знал определенно. — Да и куда Серафиме Карповне было податься? В нашем отечестве днем с огнем сновидцев не сыскать.
— Искать просто по-другому надо. Но Гуннар?
— Что с ним не так?
— Ничей он, сам по себе, и учит Абызову так, как нужным сам считает, ни с кем не советуясь. Думаешь, откуда сия кокетка про навов столько знает? От него, блаженного!
— А он откуда? Во снах мудрости сыскал?
— Почему же во снах? Вполне в своем теле при навском дворе обретался.
— Врешь! — Эльдар возбужденно сел на кровати и повернул подругу к себе лицом. — Давно?
Она рассмеялась серебристо и показала чародею язык.
— Ради секретов любиться недостойно! Но ты нынче постарался, награду заслужил. Поэтому отвечу: не вру и давно, после последней войны.
— Пустынной или…
— Не обязана все ваши берендийские войны знать! — фыркнула женщина. — Последней нашей.
— С Навью? Двести лет с нее прошло!
— И что? Гуннара в плен взяли, его и еще парочку свенских чародеев-сновидцев, что оборону в Мокшанских болотах держали. Только те слабыми оказались, не выжил никто. А этот сдюжил, сначала в подземельях ползал, что твоя уховертка либо червь земляной, после в силу вошел, пакостить по мелочи стал. Его ко двору и допустили.
— За пакости?
— За развлечение, которое он своими трепыханиями доставил. Потешились над ним знатно, специально демонов против человечка выпускали, чтоб смотреть, как он с ними сражаться будет.
— А он?
— Дрался, — пожала навья плечами. — И остаточную силу по крупицам собирал. Этого как раз и не замечал никто, пока слишком поздно не стало. В какой-то момент потешный человечек, вместо того чтоб очередного демона порешить, оседлал его и в складки тонкого мира направил. Знаешь, что самое забавное? В Нави, наверное, до сих пор уверены, что там, между мирами, сновидец и сгинул, верхом на крылатом когтистом чудовище. Как я хохотала, когда Юлий мне про пиратского капитана на черной шхуне рассказывал! Даже лавку книжную после посетила, толковник Артемидора приобрела.
— Зачем?
— Подписать попрошу при личной встрече. — На бледных щеках нави появился смущенный румянец. — Однако беседа наша затянулась…
Она навалилась на Эльдара, сдвигая простыню:
— До Новогодья остались считаные минуты, и чтоб сечень стал нам сладким…
— Погоди! — Мамаев отодвинулся и схватил в ладони нательный оберег. — Прости, милая. Кажется, мой сечень станет суматошным.
Он быстро расцеловал навью.
— Абыз-зова, — протянула та, наблюдая, как чародей поспешно одевается. — Никуда от нее не деться.
— Не ревнуй, это служебная надобность.
— Не хватало еще тревожиться! Ступай, блаженная Серафима тебе сердечко расцарапает, а лечиться все равно ко мне придешь.
— Обожаю умных женщин!
Прощальный поцелуй вышел долгим и довольно страстным. Четверть часа ушло на то, чтоб определить направление и найти подходящую жилу. Когда над Мокошь-градом с двенадцатым ударом главных столичных часов взвились разноцветные хвосты праздничных фейерверков, Мамаев ворвался в спальню на втором этаже бобынинского дома.
— Серафима?
Девушка бросилась ему на грудь с протяжным воплем. В комнате она была одна и, судя по ее тонкой ночной сорочке, готовилась отойти ко сну.
— Иван! Эльдар, я видела Ивана.
— Где? Когда?
— За гранью. Он умер! Понимаешь, мой Болван Иванович умер!
Она заметалась, широкий ворот скользнул с плеча, Мамаев заметил плотную черную ленту, охватившую девичью шею.
— Почему ты одна? Где слуги?
Серафима смотрела сквозь него:
— Все умерли? — Быстрое прикосновение горячих сухих пальцев обожгло мамаевскую щеку. — Ты жив! Ты настоящий! Ах, какое счастье… — Взгляд карих глаз метнулся по комнате. — Зачем ты здесь?
— Серафима! Успокойся, милая, ты не в себе. Сейчас мы все поправим… — Эльдар обнял девушку за плечи, повел к кровати. — Очень правильно, что ты меня позвала.
Серафима с силою его оттолкнула, прижала ладонь к груди:
