Но вот лицо мое дрогнуло, на устах заиграла привычная – холодная, циничная – улыбка. А потом губы зашевелились, с них сорвались слова.
«De profundis, – прозвучал мой голос. – De profundis clamavi» [3].
Значит, я по-прежнему прозябал в бездне. Я вовсе не был святым!
Прихожане между тем заметили обман. Я чувствовал, как они медленно подкрадывались ко мне. Тихий гул голосов перерос в рев. Оглушительно загудели колокола на звоннице. «Дон-дон-дон!» Погребальный звон, надсадный, дрожащий, перекрыл крики верующих.
Невероятная тяжесть легла мне на грудь…
Я проснулся. В ушах звенело. В ночном небе жужжал самолет. В темноте плыли красные и зеленые пятна – опознавательные огни на крыльях. Самолет пролетел над хижиной и взял курс на ущербную луну, которая маячила у него на пути. Корпус самолета на миг полностью закрыл ночное светило, тонувшее в красном зареве. Огни стали уменьшаться и вскоре превратились в крошечные точки на темном небе, обсыпанном серебристой пылью звезд. Гул моторов становился все глуше и глуше.
Наконец-то я все понял! Глупо было торчать здесь, в этой бездне, и дожидаться смерти. Я должен был, невзирая на опасность, попасть в церковь. Мне необходимо было разрешить сомнения, возникшие на последнем этапе жизни. Возможно, ночной кошмар станет откровением. Вдруг на меня возложена особая религиозная миссия? В таком случае я ворвусь в сумеречный прохладный храм, брошусь на колени и вознесу Господу молитву…
Я попытался определить, сколько времени прошло после захода солнца и как долго я спал. Если поторопиться, смогу добраться до деревни еще до рассвета…
Отбросив сомнения, я вскочил на ноги. Обычно, выбирая одно решение из двух, я останавливаюсь на более позитивном. Так случилось и на этот раз.
Бросив в ранец несколько картофелин, я вышел из хижины. Каску и противогаз я не стал брать с собой, захватил только винтовку.
Мое «поместье» лежало на высоте трехсот метров над уровнем моря и примерно в восьми километрах от берега.
Мне предстояло спуститься по косогору. Я решительно двинулся в путь и вскоре вышел к лесу.
В чаще стоял полумрак. Лунный свет струился сквозь листву деревьев и озарял узлы корней, расстилавшихся своеобразными ступенями по земле. Время от времени в ветвях тихо переговаривались горлицы. Обманутые ярким светом луны, они, видимо, решили, что близится рассвет.
Я вышел из лесу и двинулся по тропинке через низину, тонувшую в млечной дымке. Дорожка нырнула в густую тень травянистых зарослей, скользнула в темноту рощи, пробежала по кромке кручи, пересекла болото, обогнула купу деревьев. Я уверенно шагал вперед. И в душе моей ширилось странное чувство, похожее на радость. Примерно через полтора километра я пересек впадину, поросшую травой, и углубился в пролесок. Моя тропка расширилась. Из зарослей, обсыпанных лунными бликами, доносилось журчание воды, тихое, вкрадчивое, словно шепот за дверью. Сквозь листву на меня лился лунный свет.
Я спустился по глинистому склону и очутился на берегу широкой реки. Темный, блестящий поток струился по замшелым валунам, которые торчали из воды, как дорожные столбы. Деревья и кусты подступали к самой кромке. Я присел на корягу и напился из фляжки.
После стольких недель, проведенных в горах, я с умилением взирал на ровный ландшафт. Это зрелище наполняло мою душу покоем и умиротворением. Однако окончательно забыться мне не давал нервный озноб. Наверное, точно такой же страх испытывает одичавшая собака, подкрадываясь к человеческому жилью.
По скользким камням я перебрался через реку и углубился в лес. Посеребренные лунной пылью деревья склонялись надо мной, образуя кружевную аркаду. Тропа стала еще шире, здесь могли бы разойтись два человека. Давно я не видел такую хорошо утоптанную дорогу. Приобщение к цивилизации наполнило меня ужасом.
Скрепя сердце я двинулся дальше. В мягком млечном свете деревья вырисовывались необычайно четко. Я видел каждое пятнышко, каждую морщинку на коре. Неужели у меня от страха обострилось зрение, раз я сумел ночью разглядеть такие мелкие детали?
Передо мной открылась равнина. Луна стала огромной, шафраново-красной. Серебристое сияние померкло, в небе разлилось мутное алое зарево.
