– Нет, не боюсь. Ты не из этих.
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю.
– Ну, ладно, давай пока. Дай тебе Бог, чтоб разрулилось все.
– Ладно, иди. И на том спасибо, что выслушал. Я как на исповеди побывал, даже легче стало.
Тут объявили посадку и я пошел искать свой вагон…
… Выйдя на улицу, я с хрустом потянулся, размяв кости и, разглядев в сумерках номер перрона, пошел к поезду. Было еще темно, но ночь уже доживала свои последние минуты. Снег прекратил свой извечный полет и почти весь растаял. Была оттепель, но, видно, от сырости меня пробивала мелкая дрожь.
Проходя мимо опорного пункта милиции, я заметил фотку моего нового знакомого. Она висела на доске среди множества таких же бедолаг и внизу было расписано, кто и за что разыскивается.
– Что, знакомий увидель, да?
Я оглянулся и увидел милиционера-казаха. Вопрос он адресовал мне.
– Да нет пока.
– Слушь, знакомий увидищ, сообщи, да-а-а.
– Не сообщу.
– И што так?
– Потому что я уже завтра в Москве буду.
– А-а-а, ну пирвет Масква.
Нужен ты ей со своим приветом, подумал я и пошел к поезду. Достав билет, я при свете фонаря разглядел номер поезда, он был 666. У меня внутри все похолодело. Номер вагона, соответственно, тоже был –13. Нехорошая мысль билась в моем сознании, как муха о стекло. Я чувствовал, что опять должно что-то случиться.
Возле поезда толпился народ. Это были в большей своей массе целинники. Народ шумный и подогретый уже с утра спиртным. Они громко переговаривались, шутили, смеялись. Получив, видно, большие деньги, заработанные на целине, они шиковали направо и налево, скупая все, что надо и не надо. Сдачу при этом не брали, с этакой показной небрежностью. Этим пользовался всякий торговый народец и крутился около целинников, предлагая наперебой свой залежалый товар. Чуть поодаль за всем этим наблюдали три милиционера, не вмешиваясь.
Я нашел свой вагон и, крутя головой направо и налево, не глядя сунул билет проводнице.
– А-а-а, старый знакомый! Ну проходи, проходи! Я еще к тебе зайду. Поболтаем.
В проводнице я узнал ту самую Веру, с которой мы ехали сюда. Я почему-то ей сильно обрадовался.
– Заходите. Буду рад.
Тут меня подхватили чьи-то сильные руки и впихнули в вагон со словами.
– Ха-а-рошь ба-а-зарить! Дай другим проход. Па-а-цан, ну ты ва-а-ще…
Мне от этой речи стало смешно. Протискиваясь сквозь многочисленную пассажирскую братию, я нашел свое купе и зашел в него. На мое счастье, оно еще было пустое и я смог спокойно расположиться на своей верхней полке. Через минуту все изменилось. В купе с шумом распахнулась дверь и его заполнили целинники, раскладывая и рассовывая куда только можно купленные ими вещи. Один держал в руках гармонь и думал, куда ее положить. Другой на вытянутой руке держал транзисторный приемник СПИДОЛА, страшный дефицит того времени и не менее страшная гордость купившего его.
Кое-как разместив свои вещи, целинники забегали из купе в купе, перекрикиваясь и решая, где собраться и выпить по поводу отправления.
От чистого воздуха в купе не осталось и воспоминания. Его с успехом заменил стойкий перегар.
Наконец шумная компания определилась, где им собраться и они решили накрыть стол в нашем купе. Прощай отдых, подумал я.
Быстро соорудив из чемоданов импровизированный стол, они выложили сюда все, что у них было. У входа красовался ящик водки и два ящика пива ТАЕЖНОЕ. Меня, не спрашивая, стащили с полки и усадили за «стол».
– Пацану не наливать. Молодой ишо, – сказал дядька с усами, как у Буденного.
– А кто ему наливает? Разве только граммулечку для аппетита, – и мне протянули полстакана водки.
Отпираться было бесполезно и я ее залпом выпил. Отовсюду потянулись руки с огурцами, с кусочками хлеба и колбасы.
– На, закуси.
И под дружный хохот целинников я принялся с аппетитом уплетать деликатесы, лежащие на столе.
Дальше мужики, опрокидывая одну за одной, изрядно окосели и мужик с усами попытался затянуть песню… Ничь яка мисячна, зорянка ясная. Видно хоть голки збирай…
Другой его останавливал и пытался включить Спидолу, приговаривая:
– Вот щас будут песни. Настоящие песни, а не те мудовые рыдания, что ты, Саня, тут затянул.
