Одолень-трава - страница 87

Дверь открыла Вика.

— Проходите, — пригласила она, — папа вас ждет, — и указала на дверь в конце коридорчика.

Пока Николай Сергеевич вешал плащ и шляпу, в проеме той двери появился сухонький беленький старичок. Викентий Викентьевич и тогда, десять лет назад, не выглядел молодым богатырем. И все же перемена в его облике была резкой: он словно бы усох, еще больше побелел и теперь словно бы весь серебрился.

— Прошу ко мне в кабинет. Садитесь, где вам понравится, обглядывайтесь, а я тем временем проинструктирую Вику, как нужно заварить чай для гостя, который пришел в наш дом первый раз.

«Везет мне на чаепития!» — вспомнилась Антонина Ивановна и ее чай с вишневым вареньем.

Оставшись один, Николай Сергеевич оценил деликатность хозяина. Конечно, лучше, если он немного оглядится, чтобы потом уже во время разговора не глазеть по сторонам, не отвлекаться.

И в застекленных шкафах, и на обширном письменном столе сверкали тиснеными корешками старинные, редкие по нынешним временам издания — энциклопедии, словари, справочники. Вот стоят в ряд тома «Истории государства Российского» Карамзина, на соседней полке — «История России» Соловьева. А вот уж и совсем редкость — знаменитые «Примечания на русскую историю Леклерка», принадлежащие перу отечественного историка генерал-майора Болтина.

— Приходилось читать? — услышал за спиной Николай Сергеевич. Увлекшись разглядыванием титульного листа «Примечаний», изданных еще в XVIII веке, он не заметил, как в кабинете появился Викентий Викентьевич.

— Нет, только слышал.

— Занятное сочинение!.. Прошу, присаживайтесь.

Они расположились в огромных мягких креслах по ту и другую сторону низкого журнального столика, стоявшего впритык к письменному столу.

— Уму непостижимо, сколько всяких небылиц, нелепостей и просто глупостей наговорено о России чужеземцами! — Викентий Викентьевич легко взметнул и тут же опустил сухонькую руку — будто восклицательный знак поставил. — Ведь, казалось бы, не какая-то Полинезия — все та же Европа. Поезжай, смотри, вникай, пытайся узнать своего соседа. Где там!.. Ни об одной европейской стране, наверное, не написано столько всякой несуразицы, как о России. Хотите несколько образчиков?

— Интересно! — отозвался Николай Сергеевич.

Профессор взял объемистый том в руки, полистал.

— Сначала о стране… «В России, как в Исландии и Гренландии, к суровостям зимы присоединяется еще неприятность коротких дней… Почва российская или водянистая и болотная, или песчаная и сухая». Болтин по этому поводу восклицает: трудно вообразить, а еще труднее других уверить, что в таком обширном государстве, какова есть Россия, почва повсюду была токмо двух видов, то есть или болотная, или песчаная. И что в Архангельске и Астрахани или Киеве одинакая стужа бывает и одинакой долготы дни… Но, оказывается, стужа не помеха для такой российской ягоды, как клюква: она, по Леклерку, прекрасно созревает под снегом.

— Вот так клюква! — не удержался Николай Сергеевич.

— Теперь послушайте, что пишет сей ученый муж о русском народе. «Миряне могут жениться до трех раз, а четвертый брак признается за многоженство. Вследствие сея мысли не едят оне петухов, понеже, по мнению их, сии животные суть многоженцы…» Это — о еде. Теперь о питье. «Народ русский не пьет никогда воды. Пития его обыкновенные суть крепкое пиво, называемое квас, мед простой и кисловатый напиток нарочито приятной вкусом, имянуемой кислые шти…»

Викентий Викентьевич опять полистал книгу.

— А вот еще: «Для возбуждения аппетита едят немного хлеба с солью, ломтик редьки и запивают потом водкою…» То есть не выпивают, а потом закусывают, а наоборот. Дальше в лес — больше дров: «Русские имеют около 104 праздников в году, и народ проводит их в пьянстве. На другой день праздника почти обыкновенно бывают пьяни. Называется то по-ихнему опохмелиться. И так выходит около 208 дней в году, употребляемых на пьянство».

— Не поленился подсчитать! — подивился Николай Сергеевич.

— Вместо того чтобы взять да задуматься: как это, при общем безделье, Россия не только себя, но еще и Европу кормила, вывозя туда ежегодно до пятнадцати миллионов пудов хлеба… Живем мы, по сказанию Леклерка, с горечью пишет наш историк, как дикари, пляшем, как сенегальские негры, здороваемся, как зейландцы, род ведем от гуннов, а язык в великом числе заняли у татар… Свое знание русского языка — это уже не Болтин, а я говорю — Леклерк показывает на каждом шагу. «Слово красавица происходит от слова, означающего красный цвет. Для выражения хорошей женщины говорят прекрасная баба, то есть выкрашенная красною краскою…» Наверное, хватит!