— Проходи, чего стоять.
Вадим шагнул в прихожую, начал снимать «болонью».
Впервые, наверное, они, увидевшись, забыли поздороваться друг с другом. Да только в забывчивости ли было дело…
— Дома еще не был. Прямо к тебе.
— Садись.
В прихожей стояли два низких кресла. Вика с ногами забралась в угловое, Вадим тяжело опустился напротив. Она и сама не знала, почему не пригласила Вадима в свою комнату, как это всегда бывало.
— Дома не был, но матери… мать-то хоть знает, что ты… — Вика запнулась, — ну, что ты у меня?
Вадим отрицательно покачал головой.
— Тогда сейчас же позвони.
— Понимаешь, Вика… приехал отец…
— Ну так что? — Вика не сразу сообразила, что значит это Вадимово «понимаешь». — А-а, вон что — отца боишься… Ну, знаешь, любишь кататься — люби и саночки возить. Тебе все же не пятнадцать лет, в таком возрасте человек должен иметь мужество отвечать за свои поступки.
— Эх, если бы были поступки! — воскликнул Вадим, и такая боль и горечь услышались в его голосе, что у Вики дрогнуло сердце. — Если бы были поступки!.. Как раз поступков-то и нет. Поступают другие, а я лишь составляю компанию… Ну ты же знаешь меня — ну разве я способен на такое? Разве я хоть кого-нибудь когда-нибудь…
Вика слушала Вадима и дивилась своему странному, какому-то оцепенелому состоянию. Пришел ведь не кто-нибудь, а близкий, любимый человек — почему же она не бросилась к нему на шею, не обрадовалась и вот сейчас сидит, сжавшись в комок, и даже не чувствует в себе желания сказать ему что-то доброе, ласковое, утешающее — ну, будто не Вадим, а какой-то другой, сторонний, человек перед ней…
Беда, опасность, говорят, сближает людей. С Вадимом стряслась беда, над ним нависла опасность (выпустить-то выпустили, но неизвестно, чем и как дело кончится), а он почему-то стал не только не ближе, а наоборот, словно бы отдалился. И это, наверное, очень нехорошо, что она даже не посочувствует ему, даже словом не поддержит в эту трудную для него минуту… Неужели у нее такое черствое, безучастное к горю даже близкого человека сердце?!
— Я сварю кофе.
Вика встала с кресла, ушла в кухню. Надо как-то вывести себя из этого замороженного состояния, надо перебороть, переломить себя — ведь человек в беде… Вот только, если разобраться, какая такая беда стряслась с Вадимом? Какая опасность нависла над ним? Может, на него кто-то в темном переулке напал с ножом? Может, его по какому-то недоразумению несправедливо в чем-то обвинили и теперь вот поди доказывай свою невиновность?.. Все наоборот! И как же, каким образом можно сочувствовать человеку, который сам на кого-то напал в темном переулке?! Ну, пусть сам Вадим ни на кого не нападал, пусть он и действительно не способен на такое — многое ли это меняет?..
— Иди. Готово.
Вадим вошел в кухню как-то боком, словно боялся за что-нибудь задеть, робко сел к столу.
— Я тебе с молоком.
— Да-да. Спасибо.
Он принял стакан с кофе из рук Вики. И глядел при этом только на руки, почему-то не смея поднять глаз, чтобы увидеть ее лицо. Противоречивое, смешанное чувство радости и одновременно какой-то скованности, которое он испытал, еще переступая порог квартиры, не только не проходило, а, пожалуй, даже усиливалось.
У него было достаточно времени, чтобы о многом подумать и на многое взглянуть другими, умудренными бедой, глазами. И когда он т а м думал о Вике, ему всегда становилось легче. Легче уже от одного сознания, что она есть, что она живет на этой земле. А еще и любит его. Теперь с особенной остротой он понимал, как нужна, как необходима ему Вика. Необходима не только как самая большая радость в жизни, но еще и как человек, с которым идти по жизни будет легко, потому что всегда можешь рассчитывать на его участие, на его поддержку. Потому-то он теперь и любит ее в сто, в тысячу раз больше, чем месяц, чем неделю назад… И хотя он, конечно, думал — не мог не думать! — и о том, как ко всему случившемуся отнесется Вика, где-то в глубине у него теплилась уверенность, что поймет его, поймет правильно. А оттого, что она переживает, тревожится за него — от этого она должна почувствовать себя еще ближе к нему, ведь несчастье сближает… И вот такая встреча!