Одолень-трава - страница 36

— А когда вы его видели?

— Да ну… совсем недавно, какой-нибудь час назад.

— Не может быть! — Антонина Ивановна вся засияла, засветилась от радости и глядела теперь на Николая Сергеевича восторженными глазами: надо же, какой-нибудь час назад — всего час назад! — этот человек видел ее Колю! — Ну, рассказывайте, рассказывайте!

— Да что особенно рассказывать: чувствует себя прекрасно, выздоравливает.

— Ходит? Или хотя бы встает?

— Ходит! — Николай Сергеевич и сам не понимал, как это у него сорвалось с языка. После «чувствует себя прекрасно» сказать «встает» показалось вроде бы слишком мало.

— Постойте-ка, постойте-ка… — Антонина Ивановна то ли почувствовала, что Николай Сергеевич хватил через край, то ли что-то вспомнила, но лицо ее разом потухло и насторожилось. — А это не Колька вас подослал, чтобы меня успокоить?.. Ну точно! А ни в какой больнице вы вовсе и не были — там же карантин. Как же так: родную мать не пускают, а стороннего человека пустят — держи карман!

— А я… да вы послушайте, послушайте! Зачем понапрасну себя волновать?! Вам нельзя, у вас слабое сердце…

— Ну, точно, Колькины слова! — нашла новое подтверждение своей догадке Антонина Ивановна. — Откуда бы вам знать, какое у меня сердце?!

— Да, Коля так сказал. Ну и что! Чего ж тут такого-то? Ведь мы с ним виделись… А-а, вон что! Вы думаете, специально. Нет-нет. В больнице я очутился по своему делу — я работаю в газете, вот мой документ, — Николай Сергеевич для вящей убедительности вытащил удостоверение и показал Антонине Ивановне. — А наша работа такая: карантин не карантин — надо… С Колей же мы разговорились… случайно. Я спросил, не нужно ли ему чего, а он — нет, все хорошо, а вот, поскольку карантин у нас, так что если, мол, будет возможность, навестите маму и скажите, что чувствую я себя прекрасно…

«И зачем только ты во всю эту историю ввязался?! — запоздало пожалел Николай Сергеевич. — Изворачивайся теперь, придумывай, сочиняй…»

Но когда он поднял глаза на Антонину Ивановну и увидел ее горестно-счастливое лицо, увидел слезы радости, стоявшие в ее ясных серо-голубых глазах, он тут же забыл о своем сожалении и, если бы потребовалось, готов был снова повторить весь долгий нынешний путь к этому домику в вишневом саду.

Окончательно уверовав в то, что Николай Сергеевич и на самом деле видел ее сына и разговаривал с ним, Антонина Ивановна словно бы перестала быть только матерью Коли и теперь обратилась еще и в гостеприимную хозяйку дома. Она, конечно же — Коля знал что говорил! — не только предложила гостю чаю с вишневым вареньем, но и добавила при этом, что со стороны Николая Сергеевича будет просто нехорошо, неблаговидно, если он от того чая вздумает отказаться.

— Да и потом, мы все то одно, то другое выясняли, а разговаривать-то еще и не разговаривали. Вот за чайком и поговорим…

И вот чаи заварен и разлит в большие, расписанные голубыми васильками чашки, а посреди стола утверждена вместительная ваза с вишневым вареньем.

— С косточками, — поясняет Антонина Ивановна. — Без косточек я не признаю, да его и варить большого ума не надо. Без косточек — это для еды, а для чая — только с косточками.

Варенье и впрямь отменное: не просто косточки, обтянутые сморщенной кожицей, как это чаще всего и бывает, нет, в розетке лежат сочные мясистые вишни. Кажется даже, что они сохранили не только форму, но и свой первозданный аромат.

Еще когда Антонина Ивановна готовила в сенях чай и у Николая Сергеевича было время оглядеть комнату повнимательнее, он заметил на стене, среди фотографий Коли и Антонины Ивановны, небольшую карточку в темно-вишневой рамке, с которой глядел молоденький красивый лейтенант в парадной форме. Не отец ли Коли? Но тогда почему нет ни одной фотографии, где бы они были сняты втроем?

— Одним словом тут не ответишь, — Антонина Ивановна глубоко, прерывисто вздохнула, и открытое лицо ее словно бы зашторилось невидимой шторой и отдалилось от Николая Сергеевича. — Хорошо, что хоть эта-то карточка сохранилась…

Антонина Ивановна замолчала, глядя куда-то на затененное вишеньем окно, должно быть, решала про себя, рассказывать или не рассказывать гостю то самое, что одним словом не выскажешь.