Одолень-трава - страница 156

За многие годы он, кажется, научился пробивать словом толщу веков, и в своих лекциях, в разговорах со студентами ему удается соединять в одну неразрывную цепь прошлое с настоящим. Но — по восточной поговорке — если бы молодость знала, если бы старость могла! Как несоразмерно мала его нынешняя возможность нести свое слово другим по сравнению с тем большим запасом знаний, которые им накоплены. По слабости здоровья ему приходится отказываться от чтения лекций в других вузах, хотя в таких предложениях недостатка нет. Декан старается поручать ему более спокойную, «домашнюю» работу — консультировать аспирантов при подготовке кандидатских диссертаций. Это верно: на лекцию надо идти в институт, а диссертации можно читать и дома. Но силенок год от году не прибавляется, а убавляется, и впору отказываться даже от таких не очень обременительных нагрузок… Кстати, не забыть: завтра с одним из соискателей встреча на кафедре, договорились еще неделю назад…

Викентий Викентьевич прошелся раз-другой по кабинету, постоял у книжного шкафа с самыми дорогими его сердцу книгами, хотел опять сесть за стол, но передумал. Он, пожалуй, возьмет одну из нужных книг с собой и приляжет на диван. Надо копить силенки к завтрашнему дню…

Должно быть, он задремал, потому что не слышал, как пришли Вика с Вадимом. Его разбудил уже их разговор в прихожей: «Папы что-то не слышно». — «Наверное, отдыхает… Давай потише».

— Я не сплю! — тихонько крикнул он в дверь, откинул плед и сел на диване, положив рядом с собой книгу.

Послышались приближающиеся шаги. Викентию Викентьевичу не хотелось показываться дочери вялым и немощным, он провел ладонью по лицу, как бы стирая с него дремоту и взбадриваясь.

Вика не стала заходить в кабинет. Она лишь приоткрыла дверь и, просунув голову, спросила:

— Как мы себя чувствуем?

— Особо хвастать нечем… — начал было Викентий Викентьевич, но тут же спохватился: — однако и…

Вика не дала ему договорить:

— Однако и тень на плетень наводить не надо… Ну ладно, мы на эту тему еще поговорим. А сейчас пойду ужином заниматься.

За ужином они с Вадимом оживленно обсуждали свои институтские дела. И поначалу Викентий Викентьевич возрадовался, что, занятые этим разговором, они не заметят его состояния. Напрасно радовался — заметили. Вика потчевала, как маленького:

— Еще ложечку, папа! Это же геркулес, — будешь сильным, как античный герой!

А Вадим внимательно-предупредительно подвигал на его край стола то хлеб, то масло, то сахар.

Аппетита не было, но, чтобы не давать дочери повода для возвращения к невеселой теме, Викентий Викентьевич заставил себя съесть все, что ему давали, разве что приговаривал:

— Мне поменьше, я сегодня бездельничал, не успел проголодаться…

Однако хитрость эта ни к чему не привела. В конце ужина Вика с горестным вздохом сказала:

— Что-то ты мне, папа, не нравишься.

Викентий Викентьевич сообразил, что продолжать бодриться бессмысленно, и покорно поддакнул дочери:

— Я и сам себе не очень нравлюсь, да, надеюсь, это временное явление. — Тут он подумал: а может, безделье размагничивает? — Вот завтра… — и сказал о назначенной встрече с аспирантом.

Вика печально-внимательно выслушала и с неожиданной для нее твердостью отчеканила:

— Завтра, папочка, ты никуда не пойдешь!

Викентий Викентьевич не сразу нашелся, что сказать, и лишь растерянно пролепетал:

— Как так?

— А очень просто, — все с той же непреклонной твердостью проговорила Вика. — Я тебя никуда не пущу.

— Но это же будет насилием над личностью, — попытался все свести к шутке Викентий Викентьевич.

Дочь шутку не приняла.

— Если личность сама не понимает… Словом, на завтра тебе прописывается домашний режим. Придется еще денек, как ты говоришь, побездельничать.

— Но ведь назначено, — выложил Викентий Викентьевич последний аргумент. — Человек будет ждать.

Тут ввязался в разговор Вадим. Он сказал, что завтра постарается предупредить аспиранта.

— На худой конец, пусть приходит сюда, — поддержала Вадима Вика.

Это, конечно, не лучший вариант. Но стоит только подумать, что завтра никуда не надо идти, и на сердце становится легче.