Одолень-трава - страница 153

Вот уже сколько они сидят в этой кафешке, и все время играет музыка, все время кто-то что-то поет. Но пока еще ни одной — ни одной! — песни не то что русской, а хоть бы на русском языке еще не прозвучало. Другие времена, другие песни…

По какой-то необъяснимой ассоциации пришло на память, как он — через две ступеньки на третью — взбегал по широкой институтской лестнице и как, завидев его, шарахнулся в сторону поборник цвета и света.

— Ты чему улыбаешься? — спросила Маша.

— Да вот, вспомнилось…

Картинка, которую Дементий рисовал перед Машей, была вроде бы веселой, юмористической, однако по мере рассказа у него постепенно нарастало недоброе, какое-то саднящее чувство, поскольку вольно-невольно вспомнились и друзья доморощенного авангардиста.

— Ну, я им теперь, этим ханыгам… — процедил он сквозь зубы.

— А ничего ты им! — неожиданно и как-то легко возразила Маша.

— Вот увидишь! — многозначительно пообещал Дементий.

— А я и видеть не хочу, — все в том же легком тоне парировала Маша.

Да что она, не верит в него, что ли? Или уж совсем ни во что не ставит?

— Я думала, эта история тебя чему-то научила, думала, что ты поумнел…

— Ну-ну, продолжай, — поторопил Дементий.

— А что продолжать-то? Вижу: каким был, таким и остался… Казак лихой, орел степной.

Маша отодвинула тарелку с недоеденным ромштексом и глядела отчужденно куда-то в окно. Кажется, опять заработали качели…

— Их надо бить не кулаками, а… — тут Маша то ли нарочно, то ли так получилось — сделала длинную паузу, — а маленькой, аккуратненькой кисточкой.

Дементий озадаченно молчал.

— То, что ты хотел сказать, а тебе не дали, скажи своей художнической кистью… Это, конечно, куда трудней, чем витийствовать о русском стиле в искусстве или тем более махать кулаками. Но уж зато по этим, как ты их именуешь, ханыгам удар будет куда чувствительней…

Наступал критический момент. Еще немного, еще чуть-чуть — и он опять закусит удила и понесет с горы под гору… Нельзя, нельзя чтобы это произошло! Вздохни поглубже, перебори во что бы то ни стало, пересиль себя, не дай ходу ущемленному самолюбию! Ведь дело Маша говорит, ведь правильно говорит. И что толку будет от твоих запоздалых раскаяний и признаний?! Признайся в этом сейчас, собери в кулак всю свою волю, будь в конце концов мужчиной!

Дементий почувствовал, как рубашка пристала к разом взмокшим лопаткам. Критическая минута миновала.

— Ты, Маша, гений! — сказал он глухо. — Ты говоришь абсолютно правильные вещи.

— Не перехвали, а то зазнаюсь, — Маша улыбнулась, но улыбка получилась какая-то неполная, отстраненная, скорее на усмешку похожая. Видно, она была все еще сердита на Дементия.

— Не сердись на дурака. Он обещает в самом же скором времени поумнеть.

Вот теперь другое дело! Теперь Маша улыбалась не куда-то в окно, а ему, Дементию. Улыбка и лицо будто новым, добавочным светом осветила, оно стало прежним, близким.

— А вообще-то это, наверное, и хорошо, и не очень хорошо.

— Что нехорошо?

— А то, что ты умней меня. Женщине это ни к чему, а нашему брату обидно, мужское самолюбие страдает.

— Вот-вот, побольше носись с этой писаной торбой.

— И то плохо, и это не по нраву… А скажи, хоть что-то во мне тебе нравится? — расхрабрился Дементий.

— Что мне — в тебе? — переспросила Маша, подумала. — А вот такое немаловажное качество, как… Ну, ты весь нараспашку, весь открытый, бесхитростный.

— Но это, наверное, не столь хорошо, сколь плохо.

— Смотря кому: тебе плохо, мне хорошо. Я, к примеру, тебя вижу  н а с к р о з ь… Вот ты сейчас напрягался, сам себя уговаривал и думал, что никто этого не видит, не слышит. А я все видела и слышала…

Слава богу, качели остановились и все встало на прежние места! Если в лице, в голосе Маши видится-слышится вот эта милая лукавинка, значит, все хорошо, значит, уже не обязательно держать себя начеку, можно и расслабиться. Да теперь и не самый ли удобный момент показать то, что он захватил с собой, когда домой прибегал…

Дементий достал из портфеля небольшую картонку и поставил ее перед Машей, прислонив к бутылке с минеральной водой.

— Так, так, — Маша какое-то время сосредоточенно разглядывала этюд. — Узнаю. Это поле под Абрамцевом. И вот эта купа деревьев с левой стороны… Но что это за слабо различимые фигуры на полевой дороге? Что сие должно значить?