Бородин достал из портфеля три пачки сахару-рафинаду и батон.
— Поешь вначале.
Неудобно Глазу перед Бородиным, но он съел полбатона, хрустя сахаром и запивая водой.
— Закурить можно?
— Кури.
Помолчали.
— Рассказывай, как это ты невольным свидетелем оказался.
— Летом, значит, прошлым я в Заимку поехал. Вечером. На попутной машине. А она, не доезжая до Заимки километров пять-шесть, сломалась. Шофер ремонтировать стал, ну а я пешком надумал пройтиться. Иду, значит, иду. Дохожу до перекрестка старозаимковской дороги и вижу; стоит на обочине грузовик ГАЗ — пятьдесят один. Номер не разглядел. Темно было. Смотрю, в кабине — никого. Я, грешным делом, хотел в кабину залезть, в бардачке покопаться. Слышу, невдалеке разговаривают. Дергать, думаю, надо, а то по шеям схлопочу. Сразу не побежал, думаю, они ведь меня не видят, как я их. И присел возле машины. На фоне неба вижу три силуэта. Стоят у дороги и разговаривают. Потом перешли через канаву. В это время по дороге от станции шаги слышу. Смотрю — человек идет. Мужик. Не успел перейти дорогу, как его один из тех троих догнал и по голове — палкой. Мужик свалился. Тут же и те двое подбежали. Еще ударили, раз или два. Потом обыскали, забрали, что у него было, — и к машине. Я отполз за канаву и притаился. Они завели машину и тихонько тронули. А мне то ли моча в голову ударила, то ли что, по сей день не пойму, но я выскочил из-за канавы, догнал машину и за задний борт уцепился. В кузов-то залазить не стал, через заднее стекло, боялся, заметить могут. Ну и ехал так, руками за борт держусь, а одну ногу поставил на эту штуку, ну за что трос цепляют. Думаю, если тормознут, спрыгну. И точно. По Заимке немного проехали и тормозить стали. Я спрыгнул, перебежал на другую сторону дороги и спрятался за палисадник. Из машины вышел мужик, зашел в калитку, открыл ворота, и машина заехала. Вот и все, Федор Исакович, что я знаю об этом убийстве. Многое осознал, сидя в Одляне, вот почему и хочу помочь следствию.
— Помнишь тот двор, в который заехала машина?
— Помню.
— Расскажи, где он находился. И попробуй обрисовать дом.
— Этот дом стоит не доезжая первого моста со стороны Падуна. Дом ни большой, ни маленький, а так — средний. Как мне лучше обрисовать дом? Хорошо не смогу. Темно было. Ворота большие, раз машина въехала.
— Вот ты сказал, что стоял за палисадником на другой стороне дороги. Обрисуй то место, где стоял.
— Я стоял наискось от дома, в который машина въехала. Он ближе в сторону Падуна. Дом я не помню. А палисадник по грудь мне.
— Лавочка у дома была?
— Не помню.
— А палисадник крашеный или нет?
— Тоже не помню.
— А в палисаднике что росло?
— Небольшие деревья. Сирень, наверное.
— Так, — сказал Бородин и достал из портфеля лист бумаги. — Начерти, где произошло нападение на мужчину.
Глаз начертил перекресток дорог.
— Вот здесь мужчину ударили палкой.
— А что потом сделали с мужчиной?
— Потом? Потом его оттащили на поле. Там росла то ли рожь, то ли пшеница. Я в урожае не разбираюсь. Помню, что она еще невысокая была. Даже маленькая.
— Ты перекресток начертил. Покажи, где росла рожь и в какое место оттащили мужчину.
— Рожь росла по обе стороны старозаимковской дорога. А мужчину оттащили вот сюда. — И Глаз поставил ручку не в то место, куда на самом деле оттащили.
— Это точно, что они оттащили мужчину сюда? Может, в другое место?
— Нет, точно сюда.
— А ты откуда взял, что мужчину убили?
— Как откуда? Потом в Падуне говорили, что мужчина в больнице умер.
— Да не умер он, Колька, а выжил. Так что это не убийство, а разбойное нападение. Но преступников мы так и не нашли. Второй год идет. Я приеду, доложу, что ты рассказал.
— Меня в Заводоуковск вызовут?
— Не могу сказать. Будем искать этот дом. — Бородин помолчал. — Сахар-то тебе пропустят?
— Не знаю. А зачем спрашивать?
Смеркалось. Глаз спрятал сахар около отряда, завтра он возьмет его на работу и съест. Одну пачку можно отдать Антону.
В отряде дежурный и двое освобожденных от работы по болезни. Глаз болтал с ними, слоняясь по спальням. Скоро придут ребята. Но как сейчас ему было легко; убийство они не совершили. Просто грабеж. Вернее, разбой. Но человек-то жив остался. Отлично! Бородин снял с его души камень.
