И сколько нами завоевано побед.
Проснись, Ильич, взгляни-ка ты на сцену.
В литературу тоже не забудь,
А за железные и мрачные кулисы
Родной Ильич, не вздумай заглянуть.
Здесь много крови, здесь страдают люди.
Здесь нет того, что ты нам завещал.
Здесь нет советских честных правосудий.
Здесь месть, штыки, насилье и разврат.
На наших шеях все Дворцы Советов,
На наших шеях армия и флот,
О нас не пишут ни в книгах, ни в газетах
И не хотят, чтоб знал о нас народ.
Но все равно народ о нас узнает.
Как расцветал социализм.
Как люди в тюрьмах кровью истекали
И проклинали советский коммунизм.
Ильич, Ильич, за что же ты боролся —
Чтоб бедный люд сгибался в три дуги.
За свой же хлеб слезами обливался
И целовал чекистам сапоги?
Чтоб он терпел насилья, пытки, муки.
Чтоб жизнь свою он ставил на туза.
Чтоб отрубал он собственные руки
И в двадцать лет выкалывал глаза…
Мехля вернулся с Карухиным.
— Рома сказал, что теперь будете петь, — добродушно сообщил воспитатель, — давайте попробуем. Приготовились — начали!
Отряд громко, быстро запел строевую. Глаз еле шевелил губами.
Сознание провалилось. В ушах звучали три песни сразу; одна — строевая, вторая — «Гимн малолеток» и третья — «Как хороша вечерняя столица».
Строевая спета, и воспитатель похвалил ребят.
— Давайте еще раз. Только теперь будем маршировать.
Отряд затопал на месте и затянул песню. Глаз не шевельнулся. Сзади его толкнули, он пришел в себя и, сообразив, что надо маршировать, зашагал на месте и подхватил строевую.
— Вот, — сказал Карухин, когда кончили петь, — сразу бы так, давно бы гуляли. — Он помолчал и громко скомандовал: — Разойтись!
Все повалили на улицу. Кто закурил, кто отправился на толчок, кто лег на траву. Глаз сел на лавочку. Закурил. Мысли путались. Сознание работало нечетко. Хотелось одного — одиночества. Провалиться бы под землю и побыть одному. Но земля не разверзнется и не поглотит его. Куда деться? Где побыть одному? Если бы его сейчас толкнули с лавочки, он свалился б на землю. Сил сопротивляться у Глаза не оставалось.
Такое состояние стало появляться все чаще и чаще, особенно после избиений. Начинал думать о Вере, и появлялся ее образ, но вскоре расплывался, и на ее место всплывали отец и мать, но и они пропадали, и появлялись другие близкие лица. Потом появлялся кто-нибудь незнакомый, и Глаз часто моргал, стараясь прогнать его из воображения. Иногда с ним кто-то разговаривал. То утешал его, то ругал, снова успокаивал и говорил: «Терпи, терпи. Глаз, это ничего, это так надо. Ты должен все вынести. Ведь ты выдюжишь. Я тебя знаю, что же ты скис? Подними голову. Одлян долго продолжаться не будет. Ты все равно из него вырвешься».
На этот раз Глаз мысленно спросил говорившего: «Как же я вырвусь? Отсюда многие хотят вырваться, но пока я знаю только двоих, тех, что подкололи своего кента, и их, пропустив через толчок, отправили в тюрьму. Но им полжизни отняли. Неужели и мне заработать вначале толчок, а потом раскрутку? Я не могу убить человека, ведь я же никого не убивал. А если бы и убил, все равно — толчок. Единственное, что я могу сделать, — убежать. Но как я убегу? И не такие пытались — их ловили, пропускали через толчок и снова бросали в зону. Ну скажи, ну придумай, как вырваться из Одляна?»
Голос ответил ему; «Ты должен побыть здесь подольше. Тебе надо пройти Одлян. Но преступлением из зоны не вырваться. Не выйдет у тебя ничего. Не убить тебе ни вора, ни рога. Ведь и мужчину того ты не убивал. Из тебя в Одляне хотят сделать зверя. Иначе станешь Амебой. Чтоб постоять за себя — других надо бить. Роги и воры на свободе такими зверями не были. Зверями их сделала зона. Чтоб не били их, они дуплили других и поднимались все выше и выше. Одни стали рогами, другие ворами. Они тоже ни в чем не виноваты. Тебе до них не подняться. Ты еще не приспособился к зоне. Ты волей еще живешь. Придет время, и будет легче. А сейчас — крепись. Помочь я тебе не могу. Ты должен пройти через одлянские муки, да твои муки и не самые страшные, есть пострашней, но с тебя и этих достаточно. Ведь многие живут в тыщу раз хуже тебя! Амеба, твой земляк, на свободе был неплохим шустряком, а здесь — сломался. Не опустись до Амебы. Иначе будешь рабом. Из вас здесь изготовляют рабов. Чтобы работали, работали, работали… А воры и роги живут за ваш счет. Начальство их зажать не может. Если их зажать — в зоне произойдет анархия. Воры поднимут вас, и от актива останутся перья. Воров не так много, но их авторитет выше, чем у рогов. Крепись. Вырваться из Одляна ты должен сам. Сам додумаешься — как. Всех обманешь. Ты это можешь. Духом, я говорю тебе, духом не падай. Встань!»
