Около полотна железной дороги стояло два «воронка». Ребята в окружении конвоя направились к ним. Ян, медленно шагая, смотрел на сосновый лес: за впадиной он открылся его взору. Вот бы туда! Страшные мысли о зоне захлестнули сознание. Как не хочется идти к «воронкам». Убежать бы в лес. Но конвоя вон сколько. Ян жадно смотрел в лес. За четыре месяца, проведенных в тюрьме, соскучился по вольному воздуху. Лес казался сказочным, а воздух в лесу — необычным. Ведь это — воздух свободы. В лесу ни зеков, ни конвоя. Растет трава, и поют птицы. Нет колючей проволоки, и нет тюремных законов. Сейчас у него не было слез, а в лесу, в одиночестве хлынули бы. «Я не хочу ехать в Одлян. Помоги, Господи!»
Парни залезли в «воронки». Неизвестность давила души. Царило молчание. За весь путь от Сыростана до Одляна они не обмолвились словом.
И вот — Одлян. В сопровождении конвоя ребята потопали в штрафной изолятор. Для новичков это карантин. Здесь они должны просидеть несколько дней.
Парней разделили на несколько групп и закрыли в карцеры. Сняли с себя одежду и постелили на нары. Махорка была, и они часто курили. Разговаривали тихо, будто запретили громко говорить.
На другой день, перед обедом, через забор, отделяющий штрафной изолятор от жилой зоны, перелез воспитанник. Окна от земли высоко, и он, подтянувшись на руках, заглянул в окно карцера и тихо, но властно сказал:
— Кишки, кишки путевые, шустро, ну…
Парни смотрели на него через разбитое окно и молчали. Хорошая одежда мало у кого была.
— Ну, — выкрикнул парень, — плавки, брюки, лепни подавайте мне быстро!
С той стороны неудобно держаться, и он от натуга кривил лицо. Подали пиджак, он спрыгнул на землю и поднялся к окну соседнего карцера. Слышно было, как он и там просил одежду. Ему тоже что-то просунули в окно, и он теперь требовал одежду у третьего карцера.
Насобирав вольной одежды, он перелез в жилую зону.
На третий день ребят вывели из штрафного изолятора, и они сдали на склад вольную одежду. Здесь им выдали новую, колонийскую. Черные хлопчатобумажные брюки и такую же сатиновую рубаху. Обули их, как и в тюрьме, в ботинки. Головной убор — черная беретка.
Со склада пацанов повели в штаб. Он находился в зоне. В кабинете начальника собралась комиссия. Она распределила ребят по отрядам, и дежурный помощник начальника колонии (дпнк) повел их строем в столовую на ужин.
Парни шли по подметенной бетонке. Колония утопала в зелени. Коля поднял взгляд и увидел Уральские горы. Они полукольцом опоясывали местность. Колония находилась в долине, и красиво было смотреть на горы снизу.
У столовой встретили воспитанника, медленно шествовавшего по бетонке. Высокий, чернявый, в одних плавках. Весна только начиналась, а он — хорошо загорелый. Заметив новичков, остановился, повернулся вполоборота и крикнул:
— Если есть кто из Магнитогорска, в седьмой отряд, будет моим кентом!
Он пошел медленно, важно, а Ян подумал: «Вор или рог, наверное. Вот было бы здорово, если б я был с Магнитогорска, ведь я иду в седьмой отряд. Он бы дал поддержку».
Зал в столовой большой, человек на двести. После ужина ребят развели по отрядам.
Около седьмого отряда несколько воспитанников выколачивали матрацы. Кто руками, а кто палкой. Трое стояли у входа.
