— Ну, что теперь скажешь?
— Что скажу, Федор Исакович? Скажу, как и раньше: к Серовым не лазил. А то, что Танеев про какие-то лампы несет, так я ничего не знаю. Он сам, может, залез к Серовым, украл лампы, а теперь на меня клепает. Нет, Федор Исакович, избавьте меня от таких воров-свидетелей.
— Хорошо, я сейчас тебе других, не воров-свидетелей, приглашу, — сказал Бородин и вышел из кабинета.
«Вот, Санька, падла, — думал Ян, оставшись в кабинете один, — я же специально для него лампы из приемника вытащил, а он продал меня Серову, а теперь, козел, дает показания против меня…»
Отворилась дверь, и в кабинет зашел Бородин, следом — Мишка Павленко.
Мишка Павленко был другом Яна, но ни в одном преступлении не участвовал, хотя о многих, даже об убийстве, знал. «Как же он-то попал в свидетели?»— недоумевал Ян.
— Так, — сказал Бородин и сел, — Миша, расскажи, что тебе известно о краже в доме Серовых.
Мишка, посмотрев на Бородина, стал быстро говорить:
— Летом мне Колька дал предохранитель от радиолы, он мне как раз нужен был. Я спросил, где он взял? Он сказал, что обворовал дом Серовых, и там взял.
— Больше ничего не можешь добавить? — спросил Бородин.
— Нет.
— Ну вот, второй свидетель говорит, что в дом к Серовым залазил ты. Сейчас что скажешь?
— Федор Исакович, от прежних показаний не отказываюсь. А что Мишка говорит, так я ни одному слову не верю. Не верьте и вы. Предохранитель ему не давал и про кражу, раз ее не совершал, не говорил.
Ян поглядел на Павленко. Он несмело сидел на стуле. Переть на него Яну — нельзя. Если Бородину в одной краже колонулся, это полбеды, как бы не рассказал про убийство.
— Хорошо, Павленко, иди. Пусть Медведев заходит, — сказал Бородин и закурил.
В кабинет робко вошел Гена Медведев. Его-то Ян тем более не ожидал увидеть свидетелем. Вместе совершили несколько краж и убили мужчину. «Что ж, — подумал Ян, — давай любые показания, лишь про убийство не заикнись».
Бородин, затянувшись папиросой, спросил:
— Гена, расскажи, что тебе известно о краже в доме Серовых?
Медведев говорить начал не сразу. Как-никак на подельника надо клепать. И он, кашлянув, сказал:
— Мне летом Коля говорил, что лазил в дом к Серовым, и взял пиджак, грампластинки, лампы от радиолы и перчатки. Сам я ничего ворованного не видел.
— Ну что, Петров, второй друг на тебя говорит. Тоже врет?
— Не сомневайтесь, врет. Ну и фантазер ты, Генка!
— Иди, Медведев.
Гена покорно встал и закрыл за собой дверь.
— Три человека подтверждают, что дом Серовых обворовал ты. Будешь запираться?
— Федор Исакович, если я спрошу вас: дом Серовых вы обворовали — сознаетесь?
Бородин не ответил, и Ян продолжал:
— Молчите. Не хотите, как и я, в краже сознаваться, раз в дом не лазили. Вот и я никогда не сознаюсь, потому что я как и вы, в дом не лазил. А потом, все эти показания трех несовершеннолетних свидетелей обличить меня в этой краже не могут. Малолетки они. Почему нет ни одного взрослого? На малолетках хотите выехать. Их показания — филькина грамота.
Ян плохо знал уголовное законодательство, но перед собой гордился, что знает — у отца прочитал несколько юридических книг. Кроме того, отец, когда Яна выпускали из милиции, расспрашивал: за что забирали и какие показания дал. И подучивал. Однажды Коле предъявили заключение дактилоскопической экспертизы — отпечаток указательного пальца левой руки сходится с отпечатком, оставленным на столе директора школы, и он сознался. Отец отругал его и сказал:
— Матерые преступники, если у них совпадает отпечаток только одного пальца, никогда следователю в преступлении не сознаются. Бывали случаи: они отрубали себе пальцы и заводили следствие в тупик.
К пятнадцати годам отец перестал драть сына ремнем, поняв: ремнем не воспитаешь. Алексею Яковлевичу было стыдно — сын ворует, и он ничего не может с ним поделать. Пусть хоть тогда не сознается в кражах, думал Алексей Яковлевич, подрастет, перебесится и не будет воровать. И он натаскивал сына, как вести себя в милиции.
Многое схватил Коля и от рецидивистов в КПЗ.
Бородин отдал приказание, и Яна отвели в камеру.
Утром опять привели к Бородину.
