Хоффман кивнул.
Стоун дал словесный портрет Бэньона, упомянул марку машины, на которой он ездит в данный момент, назвал адрес.
— Работу закончи завтра к вечеру.
— Работу я начинаю только тогда, когда подходит время, и ни минутой раньше. Какой отель порекомендуешь?
— Можешь остановиться у меня.
— Нет, я предпочитаю одиночество.
— Как угодно. — Стоун назвал адрес отеля. — Когда всё закончишь, сразу отправляйся в Чикаго. Деньги я вышлю Сильвестру. Согласен?
— Вполне. Сильвестр сказал, что ты босс, а этого мне достаточно. Да, он посылает тебе презент. — Подняв с дивана большую, плоскую, аккуратно перевязанную коробку, Хоффман вручил её Стоуну.
Приподняв крышку коробки, Стоун фыркнул. Внутри, среди кубиков сухого льда, лежала готовая к выпечке пицца, прикрытая сверху тонкими ломтиками помидоров и сыра и украшенная анчоусами.
Физиономия Хоффмана скривилась в ухмылку:
— Сувенир из погребка Антонио. Только сунуть в печь. Сильвестр сказал, что этот кабак тебе хорошо знаком.
— Знаком? — Стоун засмеялся, с восхищением глядя на пиццу. — Мы с Сильвестром кормимся там всякий раз, когда я оказываюсь в Чикаго. Черт побери, да у Антонио лучшая пицца в мире! Не думал, что Сильвестр вспомнит. — Он отвернулся от Хоффмана, удивляясь, до какой степени его тронул поступок закадычного приятеля. — Сильвестр ценит друзей. Таких людей осталось немного.
— Да, он так и думал, что пицца придется тебе по душе, — сказал Хоффман, беря с дивана шляпу и чемоданчик.
Доведя Хоффмана до дверей, Стоун ободряюще похлопал его по спине:
— Тебе лучше немного отдохнуть. И помни — твоя работа для нас сейчас самое главное.
Хоффман кивнул:
— Можешь на меня положиться, Макс.
Дверь захлопнулась. Стоун вошел в столовую, где продолжалась игра в покер. За столом сидели четверо — судья Макгроу, мировой судья и двое профессиональных игроков из Джерси. Стоун показал гостям пиццу, чувствуя себя растроганным и счастливым. Маленький презент, сентиментальный поступок Сильвестра помогли ему избавиться от горечи и гнева. Он отдал пиццу Алексу, приказав положить её в холодильник.
— Купи к завтрашнему утру кьянти, и мы закатим праздничный ланч, — добавил он. Сев за стол, он ослабил галстук и ухмыльнулся игрокам: — Ладно, перейдем к делу. Сейчас вы у меня попляшете.
— Посмотрим, посмотрим, — отозвался судья Макгроу. Это был высокий, красивый мужчина с пышной копной седых волос, напоминавших театральный парик.
В суде он славился своим могучим, резонирующим в просторных помещениях голосом и бескомпромиссными выступлениями в защиту благочестия и нравственности.
— Ладно, пусть кто-нибудь сдаст, — весело сказал Стоун.
Полчаса спустя он снова помрачнел. Карта не шла. В подобное невезение трудно было поверить. Это противоречило всякой логике. Он пробовал осторожничать, пускался на неоправданный риск — ничто не помогало. Когда вошла Дэбби, он едва поднял глаза. Неслышно встав за его спиной, она положила руки ему на плечи:
— Выигрываешь?
— Нет. И заткнись.
Он играл безрассудно, отчаянно, и каждый раз его карты оказывались битыми. Посмеиваясь про себя, судья Макгроу сделал очередной ход, выложив карты одной масти.
Разорвав свои карты, Стоун подбросил обрывки в воздух.
— Дайте новую колоду, будь она проклята! — Он бросил на Макгроу завистливый взгляд: — Четыре карты одной масти?! Тоже мне фокус, ха-ха! Всё равно что выйти из сортира с фиалками в волосах.
— Улыбка фортуны, — сказал судья Макгроу. — Повезет и тебе, мой мальчик, наберись терпения. — Он кашлянул и, прикрыв рот ладонью, украдкой глянул на часы. Он рассчитывал подыскать какой-нибудь предлог, чтобы поскорее закончить игру.
— Где ты пропадала? — обратился Стоун к Дэбби, когда Алекс поставил возле его локтя чашку кофе.
— Наконец-то поинтересовался, — сказала Дэбби. — Ты бросил меня одну. Разве тебе так важно, где я была?
Стоун раскурил сигару. Руки его дрожали. Он почувствовал, как в нем вспыхнула ярость. Мысль, что Дэбби видела, как его, словно нашкодившего котенка, выгнали из бара, была невыносима. «Бэньон за всё заплатит, клянусь Богом!» — сказал он себе.
— Мне пришлось оставить тебя, потому что легавый спятил, — сказал он, игнорируя вопросительные взгляды игроков.