В предвкушении бани настроение было кипучее.
Обвел деятельным взглядом комнату, не зная, на чем бы остановиться, и вдруг заметил на краю буфета большую черную книгу.
Андрей соскочил, схватил книгу и бухнулся снова на раскладушку, которая едва не проломилась от такого толчка.
Устроившись поудобнее, он принялся за книгу – и обомлел от одного названия: «Нюрнбергский процесс».
Вот дедуля дает!.. На сон грядущий, видно прочитывает, нервы успокаивает… А днем бабка иногда заглянет – картинки посмотреть…
За дверями послышался голос Федора.
Андрей успел положить книгу на место и притворился, что дремлет.
За приотворившейся дверью послышалась сбивчивая речь хозяйки.
– Не пущу! – говорила она еле слышно, с каким-то присвистом. – Забыл, окаянный, что ли, как прошлым разом еле очухался?.. Забыл?..
– Да я самую малость, – оправдывался Федор, – ей-богу, самую малость.
– Пеняй на себя, если упаришься, злыдень…
Хозяйка еще что-то быстро прошептала, и голоса стихли.
В комнату, тяжело ступая, вошел Федор.
– Почти поспела, банюшка родимая, – сказал он умиротворенно. – А баба моя портков чистых не дает, совсем тронулась.
– На меня мать тоже всегда ворчит, когда мы с друзьями париться ходим…
Андрей сел по-восточному, скрестив ноги.
– Квартира, мол, благоустроенная, а ты по баням шляешься, всякую заразу собираешь!
– То-то и оно… А вареники с картошкой все равно будут…
Федор и Андрей отправились в баню, когда стемнело.
Разделись в избе и, оставшись только в исподнем, набросили длинные тулупы, сунули ноги в валенки.
Пересекая двор, Андрей вдыхал животный запах овчины, ощущал пятками тепло валенок, предвкушал удовольствие.
Рядом, у ног, сопели собаки, но голоса не подавали.
Федор шел впереди.
Сейчас его фигура в просвете между амбаром и зимовьем показалась Андрею гигантской.
Она закрыла и мутную полосу неба, и матовый снег.
Андрей видел, как мерно покачивается голова Федора и упруго колеблются плечи, и старался не отставать, хотя все время обо что-то запинался.
Пройдя через двор, протиснулись в калитку.
Нырнули в тесный предбанник.
Скинув в темноте тулупы и валенки, на мгновение застыли, чувствуя набегающий сквозь щели холодный крепкий воздух.
Федор открыл дверь, и его обдало белым клубом пара.
Андрей стянул трусы и поспешил следом.
В бане на узком оконце горела приготовленная бабкой лампа.
Сильно пахло гнилым деревом и слабо-слабо – березой.
В бочке, что была соединена с печкой металлической трубой, нехотя булькала вода.
– Царство божие, не иначе!
Федор снял с бочки массивную крышку.
– Ох, и порадуем косточки…
Андрей пристроился на край нижней ступени полка и замер.
Федор почерпнул из бочки ковшом кипяточку.
– Это для разгону.
И плеснул с оттяжкой на камни.
Загудело.
Невидимый сухой пар вознесся к потолку.
Андрей сцепил руки, сжал колени.
Сейчас дойдет… Сейчас начнется…
Ударило в лицо.
Ну и парок, черт его дери… А старый хрыч опять подкидывает кипятку… Хоть бы разогреться дал!..
Федор бросил ковш на скамейку у порога и полез под самый потолок.
– Веник распарь!
Федор растянулся во весь громадный рост на полке так, что пятки нависли над каменкой.
Андрей взял веник, окатил кипятком и потряс над камнями, чтобы листочки не склеивались, чтобы каждый был самостоятельным.
Все у него получилось лихо.
– Может, уважишь немощного старичка? – сказал Федор. – Ридиклит замучил.
– Это можно, – ответил Андрей и, не спрашивая согласия Федора, добавил парку. – Держись, дедуся!
Защипало уши, руки.
Скользнуло по хребту.
Федор крякнул и громко застонал.
Андрей, легко подрагивая веничком, прошелся по спине Федора, добрался до черных пяток, вернулся обратно и неожиданно врезал промеж лопаток, но не сильно, а так, чтобы парком схватило.
С каждым новым движением Андрей усиливал удары, и листья широкого веника ритмично хлюпали, весело чмокали.
Гибкие ветки беспрерывно стегали широкую спину куркуля…
Минут через пять Федор запросил пощады.
Кое-как сполз вниз, бухнулся головой в кадку с холодной водой.
Спина его покрылась темными пятнами и мелко вздрагивала.
– Ну и как? – спросил довольный Андрей.
– Сердчишко уже не то…
Приоткрыли дверь.
Воздух пополз понизу, трогая ноги.
