В коридоре к Локхиду подбежал старший оперативник с планшетом в руках.
– Сэр, вы просили сведения по объекту «ноль-восемнадцать», я принёс самые свежие.
– Там что-то срочное?
– Нет, сэр.
– Тогда через час, у меня сейчас неотложное дело.
Они с заместителем спустились на минус второй ярус и почти бегом добрались до дверей медицинского бокса.
От того, что расскажет пациент, зависело очень много, ведь пока ещё Локхид не доложил о масштабе проблемы, сказав, что уровень нанесённого ущерба выясняется.
Разумеется, начальство его отчитало, были угрозы и требования, а также был поставлен крайний срок внесения ясности – трое суток. И хотя Локхид понимал, что начальство едва ли выполнит даже треть от озвученных угроз, узнавать, сколько и какие именно, он не хотел.
Он потянул за ручку двери, и они с капитаном Лозе вошли в небольшой шлюз. Едва дверь за ними закрылась, включились аэрационные фильтры и дезинфицирующие лампы. Процедура продлилась полминуты, и за это время Лозе успел дважды чихнуть.
– Аллергия на электроозон, – виновато пояснил он покосившемуся на него Локхиду.
Наконец, дверь в сам бокс была разблокирована, и они оказались в небольшом помещении с четырьмя кроватями вдоль стен с подведёнными к ним необходимыми магистралями, оптоволокном и защищённой электрошиной.
На одной кровати, обставленной приборами и утыканной проводами и трубками, лежал важный свидетель, а ещё одна кровать была смята – на ней чаще всего спал сам док, когда оставался в боксе на ночь, следя за пробирками и экспериментальными ёмкостями.
Сейчас он сидел на медицинской табуретке и листал блокнот, сверяясь с показаниями, снятыми с приборов ранее.
Док не любил планшеты, и если была такая возможность, доверял свои записи натуральной бумаге из гиперсинтетической целлюлозы.
– Доктор Бернс, у вас есть новости? – спросил Локхид и в первые мгновения не понял, слышит его док или нет.
– Да, некий позитив имеет место… – немного нараспев, ответил врач и лишь потом поднял глаза на начальника службы безопасности.
– Он может говорить?
– В обычном смысле – нет, не может. Был слишком сильный стресс, и его организм пока не может преодолеть его последствия.
– Но вы говорили о… – майор повернулся к заместителю.
– О бессвязной речи, – подсказал тот.
– Да, о бессвязной. Возможно, нам пригодится даже такая информация. Вы можете вывести его на такой контакт?
– Да, я могу его вывести на контакт с помощью вот этого электроинициатора. Всего один разряд – и он выйдет в состояние медикаментозного сознания второго рода.
– Давайте, док. У нас нет выхода.
– Как скажете, господа. Присаживайтесь, так вам удобней будет.
Локхид и Лозе, не сговариваясь, бросились к стоявшим у двери тяжёлым медицинским табуреткам и, подтащив их поближе к кровати свидетеля, сели, с интересом наблюдая за манипуляциями доктора.
– Так, я увеличиваю на полмиллилитра расход стимулятора… Даже лучше двух стимуляторов, – начал пояснять он свои действия.
– Обратите внимание, я подкрутил вентили и жидкость побежала быстрее. Синенькая и жёлтая. Теперь исследуем обратную реакцию вот по этому экрану. И мы видим, что появились максимумы, пока небольшие, мы будем дожидаться явного экстремума, чтобы подать разряд.
Казалось бы, пришедшие вовсе не затем Локхид и Лозе, зачарованно глядели на струящиеся по прозрачным трубкам разноцветные жидкости, на мигание на аппаратуре индикаторных огоньков и на «бегущие максимумы» на экране, которые, по мнению дока, всё ещё недотягивали до нужного экстремума.
– А вот и экстремум, дети! – торжественно объявил доктор, указывая на выскочившую на графике макушку. – Слегка убавляем подачу стимуляторов и производим разряд. Бац!
Тело пациента дёрнулось, и он открыл глаза.
– Он пришёл в себя! – обрадовался Лозе.
– Нет, господа, это так называемая медикаментозная бодрость, теперь вы можете задавать ему вопросы, но отвечать вам будет не сам пациент, а его подсознание. Итак, начинайте, у вас не более пяти минут.
– Как нам лучше к нему обращаться? – понизив голос, спросил Локхид.
– Просто задавайте вопрос, подсознание, в отличие от прямосознания, вас сразу поймёт.
