Правда, и там их близко не подпускали, и всё знакомство с деревьями ограничилось лекцией. Но она была очень интересной, с показом роликов, слайдов про хлорофилл и жучков-вредителей.
А ещё давали послушать шум листвы, записанный в режиме акустического квадро.
Одним словом, про деревья Головин знал достаточно, однако чтобы вот так близко и без ограды…
Он приблизился к дереву ещё и скоро уже стоял в каких-то полутора метрах, потягивая носом и стараясь уловить особенный аромат дерева. Он слышал, что оно должно пахнуть.
Но никакого запаха не почувствовал. Немного подумав, он прикинул, с какой стороны навевает лёгкий ветерок, и решил перейти на подветренную сторону и уже, может быть, там уловить нужный аромат, но тут появился Фредди с каким-то свёртком.
– Ну, как ты тут, не нажрался листвы?
– Нет, ты же сказал, что прибьют, – ответил Головин и огляделся.
– Тогда пойдём дальше, к следующему этапу схемы.
– Далеко?
– Нет, полквартала всего.
– А что за оборудование в пакете?
– Дифракционный сканер с отложенной реакцией.
– Почему отложенной?
– Потому, что ему подумать надо, прежде чем ответ давать. И на нём ещё печатающий блочок. Лазерная термопечать.
– А зачем?
– Скоро увидишь. Осторожно, лужа…
– Ничего себе! – отвлекшись на обсуждение диковинного прибора, Головин едва не влетел в настоящую воду, которая разлилась по большой яме в дорожном покрытии.
– Эй, Фред, да в этой луже полно воды! Почему её никто не собирает? У нас возле хайтауна всё бы подобрали.
– Здесь на всё это смотрят иначе. Видишь, даже дерево у них не огорожено.
– Удивительно, – произнёс Головин, – всего три остановки на сабурбане, и совсем другой мир.
– Ладно, довольно лирики. Вон, видишь люди толпятся у высокой двери?
– Да, а что это?
– Это очередь в так называемый «фудклуб». Там раздают всякую еду, у которой вот-вот выйдет срок годности.
– То есть, скажем, пятидесятилетнюю микроцеллюлозу?
– Почему пятидесятилетнюю?
– У самой простой такой срок годности. Пятьдесят лет.
– Я не знал об этом.
Головин кивнул. Фредди на самом деле не интересовался сроками годности той еды, которую употреблял. Впрочем, если он иногда пил водосодержащие жидкости, ленясь их даже перегонять на своём самодельном адсорбере, что ему какие-то сроки годности.
– Ты хочешь сказать, что нам дадут эту еду?
– Только если мы относимся к почитателям Робина Боровского.
– Я слышал, это один из основных акционеров Генеральной компании.
– Вот именно. Этот парень, помимо того, что богатей, корчит из себя эдакого покровителя художников-авангардистов, философов, толкователей аникейского права, сюзмалтеров и прочих.
– Из того, что ты перечислил, я только сюзмалтеров знаю, – заметил Головин.
– Этого вполне достаточно. Так вот, слушай. Сейчас мы подойдём к очереди, и я начну нести всякую пургу, потом мне дадут бланк, и я, чтобы лучше его рассмотреть, положу его на пакет, который ты будешь держать столиком якобы для моего удобства. А на самом деле, в этот момент наш сканер должен срисовать бланк во всех подробностях.
Они подходили всё ближе, и вот уже можно было рассмотреть разношёрстную публику – всего человек пятнадцать, и Головин никогда бы не смог различить, кто из них художник-авангардист, а кто – сюзмалтер.
Мужчины, женщины, старики. Одетые по моде, одетые в потёртые комбинезоны грузчиков, в классические костюмы, правда, заметно помятые.
Когда до очереди оставалось несколько шагов, Фредди сунул руку в пакет, включил сканер и, подав пакет Головину, показал, как надо будет держать прибор.
– Да не трясись ты, вполне обычная процедура, – сказал он негромко, – привыкай, я же дарю тебе этот метод, а сегодня – генеральный прогон, понимаешь? Репетиция.
Головин кивнул, и Фредди, двинувшись вдоль очереди, громко спросил:
– А что, граждане, сегодня же премиальный день, я так понял?
– С чего это премиальный? – угрюмо спросил седоватый мужчина с синяком под глазом.
– На «четвёртом пункте» премиальные наборы дают. Я вот сейчас – в секретариат и сюда думал вернуться.
– Обычный сегодня день, молодой человек, – сказала полная женщина с флуоресцентными татуировками на шее.
