Очерки об историописании в классической Греции - страница 30
Не приходится поэтому удивляться тому, что Сократ, перед тем как начать речь, делает несколько иронических замечаний — в присущем ему духе[183], — в частности, следующее: «Если бы нужно было превознести афинян перед пелопоннесцами или же пелопоннесцев перед афинянами, требовался бы хороший оратор, умеющий убеждать и прославлять; когда же кто выступает перед теми самыми людьми, коим он воздает хвалу, недорого стоит складная речь» (Plat. Мепех. 235d). В ответ на удивление собеседника Сократа — юного Менексена[184], Сократ акцентированно и категорично повторяет: «…И любой обученный хуже меня… был бы вполне в состоянии превознести афинян перед афинянами ('Αθηναίους' γε εν Άθηναίοις επαίνων)». Смысл сказанного и причина, по которой мы начинаем изложение именно с этого пассажа, надеемся, будут ясны из дальнейшего.
В основу данной главы лег доклад с тем же названием, который был прочитан на заседании Круглого стола «Локальные исторические культуры и традиции историописания», проведенного Центром истории исторического знания ИВИ РАН в апреле 2010 г. Получив любезное приглашение организаторов принять участие в этом научном мероприятии, мы восприняли его с большим энтузиазмом, поскольку обозначенная тематика оказалась глубоко созвучной тем проблемам, над которыми нам в последние годы часто приходится работать. Дело в том, что античная Греция — это, так сказать, подлинное «царство» локальных традиций историописания.
Остановимся и сразу расставим точки над i. Само понятие «локальный» в нашем контексте может быть трактовано в двух разных смыслах. С одной стороны, можно, в принципе, говорить о древнегреческой историографии как таковой в качестве одной из локальных исторических культур. Так она будет восприниматься в сопоставлении, скажем, с римской или (если выйти за пределы античности) с какой-либо из национальных европейских или восточных исторических школ последующих эпох.
Такая постановка вопроса вполне имеет право на существование. Более того, насколько понимаем, именно ее имели в виду организаторы Круглого стола, ставя древнегреческую историческую культуру в один ряд, скажем, с древнерусской или шотландской. С другой стороны, не можем не заметить, что применительно к античной Элладе понятие «локальный» может означать и «полисный». Иными словами, в данной системе координат локальными традициями историописания окажутся традиции, развивавшиеся в различных греческих полисах[185]. А древнегреческая традиция историописания в целом — как совокупность этих полисных традиций — приобретет тогда статус «региональной» или «национальной» (последнюю лексему в особенной степени употребляем cum grano salis, поскольку, как известно, применительно к античности термины «нация», «национальный» и т. п. предпочитают не использовать).
Мы, по возможности, будем излагать материал и рассматривать возникающие вопросы с обеих точек зрения, то есть говорить и о древнегреческой локальной традиции историописания, и о древнегреческих локальных традициях историописания. Возможно, некоторый акцент будет сделан в сторону этих последних, — что, впрочем, неизбежно.
Итак, в античной Греции количество и диапазон локальных исторических культур и традиций историописания (в данном случае понимаем «локальные» как полисные) просто поражают; они достигали необычайного, фантастического размера, — возможно, максимального в сравнении с любой другой цивилизацией. Эллада, как известно, справедливо считается родиной исторической науки[186], и последняя, что интересно и парадоксально, сразу появилась на свет (невольно припоминается греческий же миф об Афине, вышедшей из головы Зевса сразу взрослой, даже вооруженной) как бы «готовой» — во всей своей полноте и многообразии. Ситуация, весьма схожая с рождением философии
